Дамаск

В целом он склоняется к тому, чтобы стать Спенсером Келли, актером.

Наверное, это потому, что телевизор до сих пор привлекает его больше, чем книги, и еще потому, что преуспевающего актера Хейзл полюбит с большей вероятностью, чем непонятно кого. Тогда он сможет рассказать ей все о Рэйчел, и не будет при этом выглядеть идиотом. За влюбленностью последует счастливое будущее в собственном, на удивление просторном доме недалеко от Кингз-Роуд в Лондоне и такое же безоблачное будущее в загородной резиденции, где-нибудь в Саффолке, Сассексе или Шропшире. Работать им много не придется. Будут жить, как рок-звезды на пенсии или шеф-повара в отпуске.

Спенсер не сомневается, что уж если он всерьез собирается стать актером (он полон решимости произвести впечатление на Хейзл), то должен будет приехать в Лондон. Обычно бывает так: приезжаешь в большой город, обычно на поезде или рейсовом автобусе, никто тебя не знает, и ты тусуешься какое-то время в ожидании, пока тебя не озарит луч удачи. Можно, правда, временно устроиться на какую-нибудь забавную, но низкооплачиваемую работу, например, коридорным в гостиницу – так, для биографии. Потом ты засвечиваешься в каком-нибудь публичном месте рядом с Полански, или Мингеллой, или Джейн Чемпион и на следующее утро просыпаешься другим человеком. Это Лондон, и тебе может повезти в одночасье – подобное все время с кем-нибудь происходит. Иначе откуда берутся все эти актеры. Вот вам и чудо. Вот вам уже и Дамаск.

– Так значит, Хелен Шарман, – произносит Хейзл на том конце провода. – Сколько у тебя еще денег осталось?

Спенсер бросает взгляд на аккуратные столбики меди и отвечает, что пока еще есть немного. Он задает ей неопределенные вопросы и изо всех сил прижимает трубку к уху, пока ее голос не начинает звучать уже где-то в глубине его мозга. Внезапно испугавшись, что хрупкая связь с большим миром может порваться, он хочет, чтобы она не умолкала.

1/11/93 понедельник 12:12

Снова выйдя на улицу, разочарованно глядя на комья перламутрово-серых, неподвижных облаков, Спенсер потерял последнюю надежду получить какое-нибудь метеорологическое знамение. Колонна ярких цирковых грузовичков застряла в пробке. Яркие афиши на бортах кричали о Силаче Билли Смарте, Лампе Аладдина, Клоунах Чарли Чаплина и Волшебнике Иль Маго. Колонна проползла несколько метров вперед и снова встала. Теперь, когда он без пяти минут папаша, Спенсер уже не решится уехать с цирком. Он не станет искать Джессику и приглашать ее на ланч. Ему не придется бороться с искушением купить билет на самолет и улететь в какую-нибудь далекую романтичную страну и завести там роман с местной красавицей, или с искушением заказать племяннице лошадку, потому, что такие странные необдуманные поступки были возможны лишь в старые добрые времена. Эти времена прошли.

Хейзл очень хотела, чтобы он, наконец, решился и начал думать о завтрашнем дне, а Спенсер шел по широкой улице и думал лишь о неожиданных знаках и знамениях, которые вот-вот явятся, и все тут же встанет на свои места, и он узнает, что делать дальше. И тут ему пришло в голову, что если он хочет найти свой Дамаск, то надо к нему идти, а чтобы к нему идти, нужно знать дорогу. Ну конечно же, он должен отправиться в путешествие, на Мальту, в Альгарве или даже в Сирию, туда, где даже некрасивые женщины прекрасны, а многие из них приехали из далекой загадочной России. И дело не в том, что ему не нравится Хейзл. По правде говоря, она очень даже ничего, как и любая другая девушка, с которыми он встречался раньше. Она добрая, забавная и умная одновременно. Дело в том, что он никак не хотел отказываться от манящей возможности быть со всеми девушками на свете, со всеми медсестрами, с которыми еще не успел познакомиться. Он не понимал, как это Хейзл собирается принять решение: а) не увидев знамения, и б) не узнав все до мельчайших подробностей о его прошлом, особенно, если она и вправду собирается родить ребенка и связать со Спенсером жизнь. А проще вопрос звучал так: готов ли он вступить в будущее вместе с Хейзл?

Ответа на него он не знал.

Он хотел почувствовать себя так, словно перед ним стоит восьмилетняя Рэйчел, уперев руки в колени. Он хотел, чтобы все было так, как должно быть. Он был уверен, что когда принимаешь такие важные решения, выбора почти не остается, и что в целом, важные решения вовсе не являются решениями как таковыми.

Дойдя до автобусной остановки, он совсем не удивился тому, что липы все еще источают свою гадкую, липкую, невезучую жидкость. Невезенье. Дурные знамения налицо: неспроста Хейзл вела себя так странно перед его уходом. Она вела себя так, словно не хотела оставаться в доме одна, пусть даже Уильям все время был где-то поблизости.

– Это был Генри Мицуи, – проинформировала она Спенсера, – Ты с ним по телефону говорил.

– А что с ним?

– Да ничего.

– Что?

– Ничего, забудь.