Дамасские ворота

— Одну вещь Израиль должен мне гарантировать: чтобы мне не нужно было спорить о теологии со шведами. Особенно с такими, кто из штата Висконсин. Да еще сразу после полудня. Кстати, ты знала о том, что Владимир Жаботинский переводил на иврит Эдгара По? «Колодец и маятник»? А знаешь, как на иврите будет «nevermore»?

— Если прекратишь изображать умника, Пинхас, мы могли бы рассказать тебе и твоему другу историю, которая будет ударом для врагов этой страны. Никакой религии, уверяю. В этой истории замешаны ООН, неправительственные организации, контрабанда оружия и наркотиков. История о том, как эти организации помогают террористам и сваливают все на Израиль.

— Если никакой религии, — сказал Оберман, — мы не сможем воспользоваться твоей историей. Чего ты боишься? Почему угрожаешь мне?

— Это не угроза, — ответила Линда сквозь стиснутые зубы.

— Тогда что? Поклон? Привет?

— Прощай, Пинхас!

37

Проснувшись, Лукас увидел маленькую девочку, стоявшую в освещенной свечами часовне, куда он забрел, чтобы поспать. Волосы у нее были цвета меда. Белая кожа покраснела, как от холода. У нее были сияющие голубые глаза и тонкий острый нос, кончик которого покраснел. Она производила впечатление эльфа, отнюдь не неприятное.

— Это ты зажгла все эти свечи? — сонно спросил Лукас.

— Я, — прошептала та. — Красиво?

— Очень, — сказал Лукас, садясь прямо. — О, как много ты их зажгла!

В крохотной часовне пылало больше полусотни свечей. Дым поднимался к неровному желтоватому потолку. Вой пароочистного аппарата, который он слышал и во сне, кажется, стих.

— Тут однажды был огонь, — сказала девочка. — Много людей умерло. Они стояли все вместе.

На ней была странная форменная одежда. Блузка с тремя пуговками на высоком воротничке и с пышными рукавами, сужающимися к тесным манжетам. Комбинезон до лодыжек, а поверх него белый фартучек. Соломенная шляпка с широкими полями и голубой лентой висела на лопатках, держась на шнурке на шее. За ленту был заткнут крохотный букетик люпинов и васильков.

— Огонь сошел с неба, — сказала она.

У нее были удлиненные острые верхние зубы. Жемчужно-белые. А зовут ее, доверительно сообщила она, Дифтерия Штейнер, дочь Рудольфа Штейнера[337].

— Да, — кивнул Лукас. — Благодатный огонь греков. Возникла паника. Много-много лет назад. В былые времена.

Так говорила мать Лукаса, когда заводила речь о прошлом: «В былые времена».

— Много людей умерло, стоя вместе, — повторила девочка. — И много сгорело живьем. Сбившись у дверей.

— Кто тебе рассказал об этом? — спросил Лукас.

Он видел смутные фигуры в соседних часовнях. Слышал отдаленное молитвенное пение. Посмотрел на часы: они остановились на десяти. Это были тридцатидолларовые «Таймекс». Ему стало любопытно: те женщины, за которыми он вошел в храм, тоже оказались заперты поневоле или они участвовали в бдении?

— Господня воля, — сказал ребенок. — Божественный огонь. — На груди ее комбинезона была вышита эмблема со словами «Шмидт» и «Heilige Land»[338]. — И все-таки этот огонь наслал не Бог.

Она как бы просила его разрешить некую загадку, и Лукас чувствовал, что должен найти ответ с понятной ей моралью. Он не очень-то умел разговаривать с детьми.

— Надо всегда быть осторожным с огнем, — объяснил он. — Даже в храме. Когда зажигаешь свечи.

— Жрецы Ваала не могут вызывать огонь, — сказала она. — Ни один не спасся.

— Жрецы Ваала? — переспросил Лукас. — Тебе не нужно думать о жрецах Ваала. Просто будь хорошей и послушной девочкой.

— И тогда, когда я умру, — попаду на небо.

— Правильно. Умрешь и потом попадешь на небо. — Он встал и потянулся. — Что ты здесь делаешь? Ты с группой?

— Это были ложные чудеса, — сказала девочка. — Верно?

— Все чудеса ложные. То есть я не совсем это имел в виду. А то, что мы не знаем причину вещей.

— Бог наказал Еллинов за ложное чудо.

— Кто тебе сказал такое? — рассердился Лукас. — Это не очень по-христиански. То есть все одинаково христиане. Я имею в виду нас. Никто никого не наказывает.

— Наказывать нехорошо?

Лукас принялся оглядываться в поисках места, где можно было бы переждать вигилию. Ребенок был утомителен, и он чувствовал себя измученным, не было сил ноги передвинуть. Усталость вынудила его присесть у резной гробницы, рядом с которой он дремал до того. На ней была высечена фигура связанного человека. Возможно, Христа, подвергаемого бичеванию.

Это напомнило ему резное изображение, виденное им несколько лет назад в приходской церкви в Англии, когда он путешествовал там со своей тогдашней невестой. Связанный бес. Самый рядовой мелкий бес, почти контур, в путах, охваченный невысокими языками пламени. Странная вещь для саркофага, подумалось тогда ему, если только покойник не попал в ад.

Ребенок, девочка довольно рослая, на голову возвышался над ним, когда он сидел, опершись спиной о гробницу.