Дамир

Поднявшись с кровати, Лия подошла к окну и, обхватив себя руками, глубоко вздохнула. Я видел, как ей было тяжело, и сам в душе ощущал необузданный гнев от ее рассказа. То, что пришлось пережить маленькой девчонке, было выше моего понимания, но я старался держать себя в руках, находил силы, чтобы ее не спугнуть. Малышка и так была на грани срыва после произошедшего, и я не хотел пугать ее еще больше. Я найду куда пустить свою злость, но только не на любимых, не на тех, кем так сильно дорожу. Мои девочки теперь будут счастливы, об этом я позабочусь, а все, кто хоть раз причинил им вред, получат свое наказание.

Посмотрев в кроватку на Лапочку, я поднялся и прошел к любимой, которая неотрывно глядела в окно, нервно кусая губу. Ее напряжение передавалось мне и я заметил: стоило подойти, она поежилась, вся сжалась, снова закрываясь и отстраняясь от меня. Стараясь не спугнуть еще больше, медленно провел пальцами от локтей к плечам и сжал последние, не сильно, просто показывая ей, чтобы расслабилась. Лии пришлось многое пережить, и теперь она боялась любого резкого движения, боялась прикосновений и шорохов. Пока я даже не представлял, что мне нужно сделать, чтобы в ее глазах снова горел огонь, чтобы она жила, как раньше, не думая, что ей кто-то причинит вред. Единственное я знал, что буду заботиться о ней и о дочке, они стали не просто моей жизнью, они стали центром моей вселенной.

— В детстве хочется скорее стать взрослым, ни от кого не зависеть, жить своей жизнью и делать, что хочется, — прошептала Лия и глубоко вздохнула, дрожа всем телом.

— Лия

— Нет, Дамир, подожди, — покачала головой и снова поежилась.

Хотелось обнять ее крепко и подарить тепло и уют, да только на все у нее была ожидаемая реакция.

— Я выросла, только не смогла распоряжаться своей жизнью, отняли у меня это право. Все отняли дочь, жизнь, счастье, изваляли в грязи, а теперь, теперь я даже не знаю, как мне отмыться от всего этого. За всю жизнь, наверное, не получится соскрести все дерьмо.

Видеть малышку отчаянной было невыносимо больно, но я понимал, чтобы ей стало легче, необходимо выговориться, и возможно, поплакать.

— В душе не осталось ничего светлого, ничего доброго. Как было раньше? Хотелось жить, петь от счастья, а сейчас

— А сейчас есть дочь, она самая светлая в твоей душе.

— Только она и Ради нее я все еще жива, иначе…

— Не говори так, прошу.

Я положил руку ей на ключицу и крепче прижал к себе, ощущая ее дрожь во всем теле. Какая же она маленькая и хрупкая, но вспоминая все случившееся, я понимал, насколько она сильна душой. И неудивительно, что в ней нет ничего светлого, Лия боролась за жизнь как могла, и боролась именно морально. Физически ничего бы сделать не смогла против той гниды, которую хотелось воскресить и уничтожить еще раз.

Малышка положила голову мне на грудь, и, прикрыв глаза, немного расслабилась, что принесло мне некое облегчение. Да только поспешил я с выводами, по правой щеке покатилась слеза, и Лия отпрянула от меня и рухнула на подоконник так, словно у нее не осталось больше сил.

— Тебе надо поплакать, — я присел на корточки и взял в руки ее ладошки, внимательно смотря в карие омуты, наполненные слезами, — пойдем в гардеробную, там есть диван. Ты поплачешь и тебе станет легче.

— Нет, я не могу оставить Ангелику одну.

— Мы возьмем с собой радио-няню, и если Лапочка проснется, сразу же вернемся к ней, — объяснил я, прекрасно понимая ее страх оставить дочку одну.

— Зачем ты это делаешь, Дамир?

— Что я делаю?

— Зачем нянчишься со мной? Я же хуже маленького ребенка.

— Ответь мне на вопрос: зачем ты ушла к Шираеву, спасая мне жизнь?

— Я же, — сорвалась она, и застыла, не в силах произнести то, что чувствует.

— И я делаю все это ради тебя, потому что за эти полгода ничего не изменилось, а только стало крепче, сильнее, что бы ты себе не думала.

— Но ты не должен страдать рядом со мной, ты должен жить.

— Жить я должен? произнес чуть громче и, оглянувшись на кроватку, добавил: — Выйдем на минутку, родная.

Я взял ее руку и, стараясь не напирать силой, повел за собой, выводя из спальни, спускаясь вместе на первый этаж.

— Что такое? спросила, когда мы оказались в гостиной, и я развернул ее к себе лицом.

— Жить я должен, значит? заговорил в голос, серьезно смотря ей в глаза. А ты что должна делать? Думаешь, спасла меня, рискуя собой, и я буду радоваться, как идиот?

— Дамир, я не

— Послушай теперь ты, Лия! Я не гребаный страдальщик! Рядом с тобой дышать только начал, жить! А вот когда тебя не было, тогда я страдал, тогда жизни не понимал! А ты мне говоришь, что я нянчусь с тобой? Да пусть я буду лучше нянчиться, чем переживать и думать где ты и как! Понятно тебе?

— Ты не понимаешь, что я не могу тебя подпустить к себе? Мне страшно, Дамир, страшно!

— А я не напираю на тебя и готов ждать сколько угодно!

— Вы чего кричите здесь? Чего ругаетесь? в комнату влетела мама, с ужасом в глазах смотря на меня, как на врага народа.

— Мы не ругаемся, — хотел пояснить я, но меня перебили.