Дамоклов меч над звездным троном

Кравченко очень вежливо и очень сдержанно поздоровался. Исподволь он все еще не переставал разглядывать своего клиента как некий редкий экспонат. Не хотелось казаться в его глазах этаким остолопистым Железным Дровосеком. Но и мальчиком для битья тоже казаться не хотелось. Что, собственно, их разделяло? Почти пятнадцать лет разницы? Или сознание того, что он, Кравченко, фактически вырос на песнях, которые сочинял и пел человек по фамилии Жданович? Да, несомненно, это было самое главное. И вчерашняя гонка по ночной Москве тоже свою лепту внесла. И то, что он, Кравченко, фактически ее проиграл…

— Я подумал, чем тебе из-за угла меня караулить, — Жданович через стеклышки круглых очков вопросительно взирал на Кравченко, — лучше уж мозолить глаза друг другу, верно? А если верно, сослужишь мне, парень, службу в дружбу. Ты на машине, а мне свою сегодня пришлось вернуть друзьям. Завтра опять пригонят. А сегодня надо, попросили. Ну, значит, покатаешь меня сегодня ты, лады?

— Пожалуйста, — Кравченко пожал плечами. — Куда поедем?

— Тут недалеко, в одно место. Сына я хочу туда с собой взять. Сначала за сыном заскочим на Ленинский проспект. Там школа.

Вышли из гостиницы, сели в машину Кравченко. Тронулись. Жданович по дороге все названивал по телефону. Было занято. Уже на Ленинском, на площади Гагарина, он дозвонился. Кравченко особо не прислушивался, держал марку хорошего тона — понял лишь то, что Жданович говорит со своей бывшей женой. По мере разговора лицо его мрачнело.

— Почему? — спросил он тихо. — Ну почему? У него же сегодня только четыре урока, а потом спортивные занятия… А это лучше, полезнее спорта. Да погоди, Наташа, это же.., да постой ты! Я не срываю ему учебу, я просто думал, что, пока я в Москве, мы могли бы… Я же его отец… Значит, нет? Ты не разрешаешь?

Он дал отбой. Рука с телефоном медленно опустилась.

— Не вышло ни хрена, — сказал он. — Ты, Вадим, извини. Давай развернемся где-нибудь и.., назад.

— В школу не едем? — бесстрастным тоном охранника спросил Кравченко.

Жданович покачал головой — нет. Развернулись и направились обратно в центр — на этот раз на Гоголевский бульвар. Жданович прекрасно ориентировался в московских улицах.

В тихом переулке, примыкающем к бульвару, в полуподвале старого особняка помещался, как оказалось, театр-клуб авторской песни. Кравченко никогда прежде подобные творческие площадки не посещал.

Крутая лестница вела вниз, в какое-то подобие парижского кабачка — мало свободного места, маленькая эстрада, столики, столики, стулья, стойка бара. Мебель, дизайн — все самое простое и дешевое. На стенах плакаты, афиши, автографы. В баре — батарея бутылок и огромный бочонок разливного пива.

Кравченко подумал, что бывшая супруга Ждановича не была уж так совсем не права, не пустив сюда, в эту пивнушку, сына-школьника. Но он, как всегда, поторопился с выводами.

Встречать их с шумом, гамом, шутками, восклицаниями высыпала из-за эстрады орда каких-то чудаков: целый выводок длинноволосых пареньков в джинсах и оранжевых футболках, мрачноватая на вид женщина в черной водолазке и мужской кепке, какая-то интеллигентная старушка в очках и представительный пожилой мужчина в поношенном, но добротном костюме, лицо которого показалось Кравченко смутно знакомым. Ждановича они встретили как родного.

Оказалось, что и «пивнушка» — ларчик с секретом. Репетируют здесь азартно, как в маститом театре — репетируют музыкально-поэтическую композицию на стихи поэтов Серебряного века. Длинноволосые оранжевые пареньки тут же вооружились акустическими гитарами. Женщина в кепке оказалась независимым режиссером. Старушка — известнейшим литературоведом-консультантом. А пожилой импозантный мужчина — народным артистом Малого театра.

Не понимая толком, как это с ним произошло, Кравченко быстро освоился в этом чудном подвальчике как дома. Прерванная появлением Ждановича репетиция возобновилась. Оранжевые парни с гитарами пели на разные лады стихи, музыка была явно их собственной. Женщина-режиссер то и дело прерывала их, живо комментировала, обращаясь то к старушке-литературоведу, то к Ждановичу. Жданович и сам поднялся на эстраду, взял гитару и, аккомпанируя исполнителям, начал подправлять им мелодию, расставляя акценты на те или другие поэтические строфы. Актер Малого театра прочел отрывок из «Возмездия» Блока. У него был звучный, хорошо поставленный голос, а манера чтения самая простая. Кравченко, далекий от всех этих материй, и тот невольно подумал: как ясно звучат стихи — как речь.

Он смотрел на Ждановича. Тот словно впитывал стихи. Лицо у него сейчас было совсем иное, чем там, в машине, когда он выслушивал отказ жены.

«Интересно, — подумал Кравченко. — А вот если пишешь сам и даже считаешься некоторыми, например нашим Серегой Мещерским, поэтом с большой буквы — в душе к чужому ревнуешь? Или к классикам уже и ревновать бессмысленно? Или сравнение, как ни пиши, ни ревнуй, не в твою пользу?»