Дамские пальчики

Я бросил ее перчатки в ее шляпку и протянул ей. Глубоко вдохнув аромат женского тела, я вытолкал ее на площадку, запер дверь, и мы молча спустились вниз.

Мой сосед, встретив нас в подъезде, вытаращил глаза. Пришлось зыркнуть на него построже. На улице, обсаженной деревьями, было хорошо и тихо в ночной час. Здесь никто не бросал из окон пустые бутылки в полицейских. И не бросал бутылки просто так, ленясь донести их до мусорного бака. Такой способ освобождаться от пустой тары называется авиапочтой. Это была хорошая улица, и располагалась она далеко от Сто третьей.

Я поймал такси.

— Она симпатичная? — спросила герцогиня.

Я кивнул головой. Она придержала дверцу машины.

— Надеюсь, вы проведете гадкий вечер, — сказала она, употребив выражение более приличное, чем можно было ожидать от обитательницы Сто третьей улицы. Потом она хлопнула дверцей.

— Дама любит хлопать дверью, — сказал водитель такси.

Я сидел у противоположной дверцы, прикрывая лицо двумя руками на случай, если вдруг по неизвестной причине разобьется стекло.

— Уж я-то знаю! — сказал я.

— Куда поедем, приятель?

— Перекресток Семьдесят шестой и Мэдисон.

— Так это же через два квартала!

Я подтвердил его догадку. Он заорал, что мог бы найти лучшего клиента. Мне удалось успокоить его замечанием, что если он желает узнать, как умею хлопать дверцей я, то ему нужно только подождать, когда я вылезу из машины. Он притих и довез меня до перекрестка. Я расплатился и поплелся пешком обратно.

Шел я медленно. Ее нигде не было видно. Вокруг вообще ничего не было, кроме неприятностей. Поднявшись к себе, я первым делом выпил два двойных скотча. Рухнув на кровать, я почувствовал, что напряжение и усталость берут свое. Я стянул ботинки, завел будильник, повернулся на бок и тут же уснул. Я спал, как суслик, до утреннего звонка будильника.

XIV

Господь милостив. На ветровом стекле не было штрафного талона.

В Полицейскую академию я приехал на полчаса раньше срока. Пощелкав ногтем по микрофону, я определил, что он в полном порядке. В зале уже даже был один слушатель. Он курил сигарету.

Двустворчатая дверь открылась, впустив двух врачей. После этого хлынул поток приглашенных. Через двадцать минут половина аудитории оказалась заполненной. Когда поток прибывающих иссяк, я встал и включил микрофон.

— Господа, — начал я, — меня зовут Санчес. Я инспектор первого класса. Мне поручили вести дело об убийстве. Или, может быть, о готовящемся убийстве. Но речь может идти и о нанесении увечий. Я пока не могу определить точно, какая из этих трех версий верна.

В зале воцарилась тишина.

— Три дня назад комиссар полиции открыл маленькую коробочку, полученную им по почте. И обнаружил там женский палец. Указательный. На следующий день пришла вторая бандероль.

На этот раз прислали безымянный палец с обручальным кольцом. Мы полагаем…

— И только ради этого вы притащили нас сюда? — Со своего места поднялся высокий мужчина. Он был в бешенстве.

— Послушайте, — начал я, — мы…

— Я приехал из Нью-Лондона, потому что поверил в чрезвычайную важность вызова. На сегодняшнее утро у меня была назначена серьезнейшая операция. Я полагал, что у вас есть важное заявление.

— Послушайте…

— И что я вижу? Вас надул какой-то студент-медик. — Он протиснулся к проходу, подошел к кафедре, вытащил из кармана листок бумаги, черкнул на нем что-то и бросил передо мной.

— Вот справка о моих расходах, — заявил он. — Я буду благодарен Господу, если деньги мне выплатят в течение четырех месяцев!

Я подобрал его бумажку и объявил:

— Искренне сожалею, что вы это так истолковали. Я лично прослежу, чтобы деньги вам были переведены как можно быстрее.

— Возмутительная некомпетентность!

Он вышел из зала твердым шагом, и я его понимал. Несколько человек, положив свои справки на кафедру, последовали за ним. Я собрал бумажки.

Другие пожелали остаться, и я продолжил свою речь. Я объяснил, что остается определенная уверенность в том, что женщина еще жива. Весь мой доклад занял четыре минуты. В заключение я попросил всех, кто что-либо узнает о женщине, которая каким-то образом могла бы объяснить появление татуировки с последующей ампутацией пальца, позвонить мне домой. Номер моего телефона я написал на доске.

— У кого-нибудь есть вопросы?

Вопросов не было. Большинство не удосужилось оставить мне свои счета. Я отключил микрофон, погасил верхний свет и, усевшись за столик, где осталась гореть настольная лампа, принялся перелистывать счета. Их было около пятидесяти.

Вдруг из глубины тонувшей в темноте аудитории раздался голос:

— У меня есть вопрос, приятель.

Мне даже не нужно было поднимать голову. Это был Хенрехен.

— Слушаю вас.

— И как же вы собираетесь оплачивать эти счета? Эта проблема как раз и занимала меня сейчас. Существовала вероятность, что она так и останется неразрешенной.

— Господь милостив, — сказал я.

— Да? А имеет ли он какое-нибудь влияние на «Фест нэшнл траст»?

Так назывался мой банк. Я пропустил это замечание мимо ушей.