Дамы и господа

Власти даже провели расследование, «чисто ли было дело», не стал ли Полторацкий жертвой мошенничества, но ничего подобного не нашли.

Что до «совершенного раскаяния» то, вероятно, оно та­ковым не было, и пагубная страсть снова дала о себе знать. После катастрофического проигрыша прошло немногим больше месяца, как Пушкин по поводу обретенной им некоторой суммы не без веселой иронии пишет приятелю: «…деньги же эти — трудовые, в июне месяце выпонтиро­ванные у нашего друга Полторацкого».

Но это была сущая мелочь по сравнению с майским проигрышем, который знатоки истории карточной игры в России относили к самому крупному во все очень азартное пушкинское время.

Войдя в зрелый возраст, сам Полторацкий считал себя главным виновником «изнурения и истощения состояния богатого».

Легко дававшиеся деньги, легко и уходили. Бабушки­но наследство оборачивалось большим злом. Бесцельное существование подталкивало к опасным предприятиям. У Полторацкого появилась своего рода причуда: стоило во Франции начаться народному возмущению, как он от­правлялся туда. Это дало повод князю П.А.Вяземскому сострить в письме Сергею Дмитриевичу: «Кажется, ты взял абонемент на все парижские революции». Роль сто­роннего наблюдателя, искателя острых ощущений уже не удовлетворяла. На баррикады стали взбираться не только те, кто отродясь не имел золота в карманах, но и те, у кого его было слишком много.

Полторацкий не первооткрыватель на этом авантюрном поприще. Париж помнил Поля Строганова, в якобинском колпаке бегавшего по улицам взбаламученного города с криком: «Аристократов на фонарь!» Екатерина II быстро вернула юного графа в родные пенаты и привела его в чувство однажды и навсегда. Строганову, правда, тогда было всего шестнадцать, парижское приключение в его биографии оста­лось своего рода курьезом. Полторацкий же был человеком уже женатым.

О революционном энтузиазме русского барина А.Я.Бул­гаков в 1830 году писал в таких выражениях:

«Нет, каков маленький Сергей Полторацкий в Париже!.. Он вошел солдатом в Парижскую национальную гвардию. Можно ли дожить до большего сраму?..»

Бабушка — вероятно, к ее счастью, — действительно не дожила.

* * *

Кончина Агафоклеи Александровны несла в себе нечто трагически-театральное и явилась достойным завершением жизни, способной вызвать самые противоречивые чувства, но никого не оставить равнодушным.

Тихо и просто такая причудница уйти не могла. Как писали, «почувствовав приближение смерти и перенося жестокие страдания, она громко взывала к Богу, чтобы муки эти были сильнее, дабы этим очистилась ее грешная душа».

Умереть Полторацкая решила при большом стечении народа. Она приказала перенести свою кровать в боль­шой зал и оповестить всю округу, чтобы с ней приходили прощаться. Ослушаться не посмели не только крестьяне, но и соседи-помещики. Постепенно огромное помещение заполнилось народом, и тогда умирающая начала громко каяться в своих прегрешениях. Эта всенародная исповедь «произвела потрясающее действие на присутствующих и закончилась громким криком: „Православные, простите меня, грешную!“, на что последовал единогласный ответ: „Бог простит!“»

Публика рыдала. Священник причастил умиравшую. Полторацкую похоронили в усадебной церкви Грузинской Божьей Матери.

…Как много, в сущности, удалось сделать красавице с портрета Левицкого в свой неспешный восемнадцатый век — и это без всяких средств связи, кроме собственной и поч­товой карет: огромное, обученное и воспитанное семейство, ее Грузины, которые даже в сегодняшнем небрежении, с невосполнимыми утратами, производят впечатление своим размахом.

Но быть может, главное, что Агафоклея Александровна оставила грядущим поколениям, — это пример того, какой может быть женская судьба, если не бояться никаких трудов и надеяться только на себя.

2 Екатерина Архарова. Дама с характером

Еще недавно что в Москве, что в Петербурге встре­чались ветхие старушки, способные разъяснить значение слова «архаровец». Теперь оно окончательно вышло из употребления, хотя сейчас было бы очень ко времени. «На­стоящий архаровец!» — с неодобрением говорили когда-то о человеке, дерзком до грубости, невоспитанном. То есть о таком, от которого лучше держаться подальше. Этот эпитет был порожден фамилией человека, хорошо известного обеим российским столицам, но особенно Москве. Звали его Иван Петрович Архаров.

Небогатый каширский дворянин, он смолоду поступил в Преображенский полк. Ревностная служба под началом А.Г.Орлова отличила его в глазах Екатерины II. При ней он стал генералом.

При Павле I, которому везде чудились крамола и рас­пущенность, Архаров тоже оказался «взыскан щедротами», его повысили в чине и назначили военным губернатором Москвы.

Получил Архаров и значительное число крепостных душ, и поместье, что было очень кстати. От первого брака у него оставались две дочери, а вторая жена Екатерина Александровна родила еще двух барышень.