Дамы и господа

Наталья Кирилловна сама была не прочь посмеяться над собой и на склоне лет, вспоминая свое супружество, рассказывала, как однажды ее невзыскательный муж, поте­ряв терпение, принес ей лист бумаги с карандашом и сказал: «Нарисуй мне, матушка, как мне лежать на кровати, а то всего ногами затолкала».

Граф В.А.Соллогуб свидетельствовал: «При мне пов­торяли ее рассказ, что она мужа всегда уважала, но что добродетель ее однажды была на волоске». Имя этого смельчака не указывается, но оно и не важно. Интересно то, что Загряжская отнеслась к его проискам со свойственным ей чувством юмора, и когда рассказывала об этом приклю­чении, «присутствующие катались от смеху».

…Само собой, после замужества Наталья Кирилловна не стала меньше появляться во дворце — домоседкой она никогда не была.

В платьях, сшитых опытной портнихой, умело скры­вавших и горб, и что одно плечо выше другого, Наталья Кирилловна не пропускала ни одного светского увеселения, много танцевала и даже при своем малом росте не терялась в толпе придворных. Ее остроты, причем порой весьма колкие, передавались из уст в уста. Ее приязнью дорожили самые заметные кавалеры — она всю жизнь гордилась, что такой красавец и любимец женщин, как граф Андрей Шувалов, писал ей прочувствованные стихи.

Все это, конечно, прекрасно, но со временем Наталья Кирилловна все явственнее стала ощущать важную недо­стачу в своей жизни — Бог не посылал супругам детей. В семейном доме без детского щебета — тоска. Загряжская стала думать, какой же найти выход из этого положения. В конце концов у нее созрел план, и теперь следовало при­ступить к его осуществлению.

Однажды нарочный от Натальи Кирилловны отправился в дом Васильчиковых. Сославшись на нездоровье, Загряж­ская попросила сестрицу Анну прислать к ней свою дочь Машеньку, чтобы не скучать в болезненном одиночестве.

Племянница приехала к приболевшей тетушке. Час шел за часом. День померк, наступил вечер. Васильчиковы хватились: где же Маша?

Обеспокоенный отец сам отправился за дочерью. К нему, как ни в чем не бывало, вышла Наталья Кирилловна и объявила, что Машу она не отдаст.

— Да полно, милая, в своем ли вы уме? Или вы забыли, что она дочь моя, а не ваша!

— Это как взглянуть, дорогой Базиль. Если вы человек с разумением, то не станете мешать Машиному счастью.

— О каком таком счастье вы толкуете? Не желаю я слушать ваших загадок, сударыня! Немедленно выдайте мне дочь!

— Не кипятитесь, братец. Час поздний, Машенька уже почивает. К чему такая спешка? Пожар, что ли? Завтра я сама к вам буду, сядем с вами и сестрицею, потолкуем, авось дело и сладим.

— Нет, это Бог знает что такое! — кипятился возму­щенный отец. — Я отказываюсь верить своим ушам! Какое такое дело? Что сладим? Извольте отдать мне Машу!

Но только Васильчиков сделал несколько шагов вверх по лестнице, как путь ему преградили четыре рослых гайдука.

— Ну так что же, милый, полицию будешь звать или все-таки дотерпишь до завтра? — насмешливо спросила Загряжская.

Васильчиков вернулся домой без дочери.

Утром следующего дня к ним приехала Наталья Кирил­ловна.

Она очень убедительно объяснила родителям, что хочет взять Машу к себе в качестве приемной дочери. И пышным веером раскрыла все блестящие перспективы такого полюбовного соглашения. Во-первых, Машенька станет единственной наследницей всего ее громадного со­стояния: ведь глупо же, право, брать какую-то сироту со стороны, когда можно облагодетельствовать родную кровь. Во-вторых, она, Наталья Кирилловна, с ее-то громадными связями и умением влиять на людей, сыщет Маше наилуч­шего в империи жениха: чтоб богат, красив, чтоб не гулена, а нраву доброго, чтоб ума отменного и правил честных.

— Вас детьми Бог не обидел. Но, подумайте, много ли каждому достанется: что дочерям, что сыновьям… А я, мож­но сказать, горемычная, материнским счастьем обойденная, давно в Машеньке родную дочь чую. Так что ж вы за изверги такие, что не хотите войти в мое положение?..

Вопреки своим правилам, Наталья Кирилловна всплак­нула. А за ней и Васильчиковы. Тогда же ими и было решено уступить родственнице, при условии, что их дочь противиться этому не станет. Маша не стала…

* * *

Между тем великий князь Павел Петрович, узнав, что приятель его детских лет вновь обретается в Петербурге, призвал его к себе, обнял, познакомил со своей молодой женой. Дружба теперь уже взрослых людей вспыхнула с новой силой. Андрей, в свою очередь, ввел в так называемый «малый двор» свою сестру с мужем.

…Великой княгине Наталье Алексеевне было без ма­лого двадцать лет. «Ее физиономия прелестна, черты лица правильные, она ласкова, умна; я ею довольна, а мой сын влюблен», — так отзывалась императрица Екатерина о невесте, привезенной из Германии. Рядом с хорошенькой принцессой Павел словно оттаял и стал мягче обращаться с матерью. Называя Наталью Алексеевну «золотой женщи­ной», венценосная свекровь сразу же после свадьбы писала: «Я обязана великой княгине возвращением мне сына».

Далее вдруг все пошло вкривь и вкось. И Екатерина набрасывает совсем иной портрет «золотой женщины»: