Дань псам (ЛП)

Ведьма с трудом подобралась поближе, пригнулась, пролезая под нависший кусок потолка, устремила взгляд на умирающего, растерзанного медведя.

Гончая тоже тяжело дышала; ее задняя часть была погребена под тушей гигантского медведя, изо рта и ноздрей вылетала красная пена. Каждый вздох был короче и кровавее предыдущего. Наконец, едва слышно вздохнув, она умерла.

Внимание Семар обратилось на бога, что так долго преследовал ее, нависал неподалеку, принюхивался, ища… чего? — Ну! — спросила он хриплым шепотом. — Чего же ты хотел?

Единственный целый глаз зверя чуть дернулся в алом круге. Она увидела лишь боль. И чувство потери.

Ведьма вынула нож. Так ли следует поступить? Нельзя ли просто уйти? Пусть он покинет эту жестокую, неправедную жизнь. Последний из своего рода. Забытый всеми…

«Что же, я тебя не забуду, друг».

Она опустила нож, положила в лужу крови под головой зверя. И зашептала слова связывания, повторяя вновь и вновь, пока последняя искра жизни не покинула глаз бога.

* * *

Стиснув когтями двух Псов и сжав зубами третьего, Тулас Отсеченный мог разве что затрясти бестий до полубесчувствия. Дракон взлетал все выше над горами к северу от Лазурного Озера.

Впрочем, он мог сделать еще кое-что. Сбросить их с великой высоты. Что и сделал. С чувством глубокого удовлетворения.

* * *

— Стой! Стой! Хватит! Стой!

Искарал Паст выкарабкался из кучи, из-под кургана корчащихся, рычащих, пищащих и плюющихся бхок’аралов, на которых недавно шлепнулась и жена — масса рваных, спутанных волос, грязных одежд и цепких пальцев — и огляделся.

— Вы идиоты! Его там уже нет! Ха, ха! Поздно! Ха! Где ненавистный, скользкий, гнилой ком навоза? Где его красный наряд? Нет, уйди от меня, обезьяна! — Он вскочил на ноги. Мул стоял неподалеку. — Какая от тебя польза!? — бросил он зверю, показав также кулак.

Могора поднялась, отряхивая платье. Затем высунула язык, оказавшийся слепленным из пауков.

Видя это, Паст чуть не подавился смехом: — Боги! Не удивляюсь, что ты умеешь то, что умеешь!

Она кудахтнула. — А ты просил еще и еще!

— Ахх! Знай же, я просил чего-нибудь другого!

— О, и чего же другого, милый?

— Ножа, чтобы перерезать собственное горло. Погляди на меня. Весь в укусах!

— У них острые зубки, у твоих бхок’аралов…

— Не у них, протухшая ватрушка. Это укусы пауков!

— Ты и не такое заслужил! Ты что, ее подпоил? Иного объяснения…

— Сила! У меня есть сила! Сила необорима, каждый знает! Мужчина может быть похожим на слизняка! У него волосы могут висеть, как бхедриний язык! Он может быть ростом по колено и сложения под стать, может жевать серу из ушей, и все будет неважно! Если у него сила!

— Ага, вот что испортилось в мире. Вот почему уродливые мужики еще не вымерли. — Она улыбнулась. — Вот почему ты и я, мы сделаны друг для друга! Давай наделаем детей, тысячи детей!

Искарал Паст пустился к мулу, влез в седло и поскакал, спасая жизнь.

Мул потрусил, не обращая внимания на кипящего и бьющего ногами седока. Могора лениво шла следом, не отставая.

Бхок’аралы (их драка давно превратилась в пир примиряющей любви), взлетали, кружа над головой своего бога, словно мухи над кучей сладчайшего в мироздании дерьма.

* * *

Нарастающий грохот пробудил Хватку, грезившую в странной пещере; она уставилась на расписную стену, широко раскрыв глаза: картинка внезапно пришла в движение!

Если чудовищный экипаж действительно мчится на нее, готовый ворваться в подземную каверну, ей конец — спрятаться от копыт и надвигающейся за лошадьми кареты некуда…

Нелепейший способ умереть.

Видение явилось на крыльях адского ветра, но выскочило из стены словно призрак, почти прозрачный. Она ощутила, как лошади и повозка проехали сквозь нее: мимолетный взгляд безумного возчика (глаза выпучены, ноги расставлены и разогнуты, как будто в лубках), другие люди на крыше и висящие по бокам (столь же ошеломленные и дерганые). Всё это пролетело сквозь и мимо…

За каретой выехал всадник, натянул поводья. Этот человек и его скакун выглядят реальными, плотскими. Летят искры из-под копыт, голова безглазого коня мотается… Хватка испуганно отшатнулась.

«Проклятые трупы!» Она пригляделась к седоку — и выругалась. — Я тебя знаю!

Одноглазый всадник, окруженный облаком трупного смрада, успокоил коня и глянул вниз. — Теперь я Глашатай Худа, капрал Хватка.

— О. Это продвижение?

— Нет, проклятое разжалование. Не тебя одну я должен посетить, так что кончай с дерьмовыми шуточками и слушай…

Она взвилась: — Чего бы? Что я здесь забыла? Чего нужно Худу? Он уже все от меня получил! Эй, перешли ему ответное послание! Я хочу…

— Не смогу, Хватка. Худ умер.

— Он что?

— Повелителя Смерти более не существует. Он ушел. Навеки. Слушай, я скачу к богам войны. Поняла, носящая браслеты? Я скачу ко всем богам войны.

Носящая браслеты?.. Она сгорбилась. — Вот дерьмо.

Тук Младший заговорил, передав ей все, что нужно знать.

Когда он замолк, она широко раскрыла глаза, и кровь отлила от лица. Она глядела, как он берет поводья и готовится уезжать.

— Стой! Мне нужно отсюда выйти! Как это сделать, Тук?