Дань псам (ЛП)

Но Баратол понимал — это не трусость. Это своего рода стыд, извращенный сверх всякого разумного предела, отвергающий любые оправдания. Потеря Икария оказалась раной столь широкой, столь глубокой, что поток струящейся крови смывает с пути всех. Всех, с кем он дружил, кому был верен. Жизнь и прошлое. И Маппо не в силах бороться с потоком и участью, к которой тот несет его. Баратол подозревал, что в конце Трелля ждет неизмеримое горе. Если Икария Хищника жизней еще не спустили с поводка, то вскоре спустят; и Маппо не успеет помешать этому. Трудно просто оставить Маппо наедине с судьбой, отвернуться в сторону; но что еще он может сделать теперь, когда тот высказал свои желания? — Тогда я оставляю тебя твоим… путям, Маппо. Желаю всего наилучшего. Да будет дорога спокойной, а итог исканий благополучным.

— Благодарю, друг. Надеюсь, Даруджистан станет тебе хорошим домом.

Он встал и пожал кузнецу руку, обнял Чаура, а тот восторженно захохотал и попытался увлечь Трелля в пляску. Маппо скривился, отходя от него. — Прощай, Чаур. Береги Баратола.

Когда Чаур наконец поймет, что Трелля больше нет с ними, польются слезы. В простых реакциях большого ребенка есть какая-то красота. Может быть, подумал Баратол, именно Чаур избрал себе лучший путь.

Опустив руку на мускулистое плечо дурачка, он улыбнулся Маппо: — Это дар, которого я не заслужил.

Трелль кивнул: — Дар, которого не заслужил наш мир. Но в последний миг мне нужно побыть одному.

Баратол поклонился и повел Чаура назад, к трапу и на палубу.

* * *

Искарал Паст залез в свою койку, среднюю из трех, составленных одна над другой у переборки корабля. Ударился макушкой о днище верхней и тихо выругался, потом выругался погромче — пришлось выковыривать из-под подушки кучу непривлекательных бхок’аральих приношений — гнилые рыбьи головы, засохшее дерьмо, безделушки Злобы и глиняную трубку, украденную у Сциллары. Они застучали и зазвенели о две доски прохода, падая к копытам его мула (тот взял обыкновение время от времени вставать у кровати, в самые неподходящие моменты, как положено преданному, но совершенно безмозглому животному).

С верхней койки раздалось кудахтанье. — Люк слишком узкий, — сказала Могора. — Ты только что сделал это ясным, муженек.

— Возможно, ясность — мое второе имя. Но думала ли ты об этом? Разумеется, нет. Она вообще не думает. У нее десять тысяч глаз, но ни один не видит дальше волос в носу. Слушай внимательно, женщина. Все знают, что мулы превосходят лошадей во всех отношениях. В том числе в навыках лазанья в люки. Да, у моей верной служанки есть благородство, которого явно не отыскать у тебя.

— Не пора ли поковыряться в носу или еще что? Твоим поклонникам нужен знак.

— У меня хотя бы есть поклонники. А ты их отпугиваешь. Ты всех отпугиваешь.

— Даже тебя?

— Конечно, нет. О боги, меня она устрашает! Но лучше не давать ей знать. Было бы плохо. Мне нужно будет что-то сделать. Скоро. Может, сломать ей ноги? Да, это сойдет. Оставить лежащей на спине, пусть дергает руками и жалобно мяукает. О, какая чудесная вещь воображение.

— Если это единственное, что ты можешь.

— Единственное, что могу? Что за чепуху ты сейчас бормочешь? Это было жутко. Как будто она может читать мысли. Хорошо, что на самом деле не может.

— Постой, — прошипела Могора. — Мул был самцом! Могу поклясться!

— Ты хорошо проверяла?

— Еще один шаг по той дорожке, муженек, и я убью тебя своими руками.

— Хе хе. Что у тебя за ужасный, отвратительный разум, жена.

— Ну нет, ты меня не заболтаешь. Твой мул сменил пол. Хорошо зная тебя, могу подумать, что смотрю сейчас на соперницу. Но слышишь? Пусть тебя забирает. Да! С моим благословением!

— Популярность — проклятие. — Искарал Паст заложил руки за голову и уставился на плетения матраца сверху. — Лучше, чтобы она ни о чем не подозревала. Навещу лучше местный храм, утвердив тираническое превосходство над аколитами, факирами, жрецами и жрицами. Жрицами! Можно найти одну — другую хорошенькую! Как Верховный Жрец, я могу осуществить свое право. Принести жертвы в тени между ног…

— Я узнаю, — бросила Могора, зашевелившись на койке. — Я сразу узнаю и возьму ножик. Однажды ночью, когда ты будешь спать, сделаю чик — чик и ты начнешь петь как дитя и писать вприсядку. Тебя не захочет ни женщина, ни даже мул. Понял?

— Уйди из моей головы!

— Твои мысли понять нетрудно.

— Это ты так думаешь! Она стала опаснее. Нужен развод. Не поэтому ли распадаются почти все союзы? Потому что женщины становятся слишком опасными? Наверняка. Уверен. Что же, скоро я стану свободным. Свободным!

Мул заревел.

Могора смеялась, пока не обмочилась (чему иному могла послужить доказательством дурно пахнущая капель с верхней койки?)

* * *

Сциллара и Резак заняли койки у самой кормы и завесили их парусиной, надеясь обрести хотя бы относительное уединение; однако полубезумный хохот Могоры достал их и здесь. Резак в очередной раз скривил губы.

— Если бы эти двое наконец поняли, что являются идеальной парой, мы могли бы наслаждаться покоем.