Дань псам (ЛП)

Сторонник слепого оптимизма может верить, что сломанное со временем исправляется, восстанавливается из обломков, становясь даже сильнее после испытаний. И, конечно же, мудрее. Какая же иная награда полагается за страдания? Но никому не нравится идея, что сломанное может остаться таковым — не умирая (и убирая тем самым с глаз живущих свидетельство жалкой неудачи), но и не возрождаясь. Душа в руинах не должна оставаться упорной, не должна цепляться за жалкое существование.

Друзья отстраняются. Знакомые не замечают его. Падший обнаруживает себя в обособленном мире, в котором нет убежища от одиночества, ведь одиночество — истинная награда за выживание. За жизнь вечного урода и калеки. Но кто не выберет такую участь, если альтернативой является всеобщая жалость?

Разумеется, жалость — чувство, почти вымершее среди Тисте Анди. Эндест Силан видел в этом необычайный дар, благословение расы. Он не протянул бы так долго, если бы имел жалость. Что до мучений памяти… ну, просто удивительно, как долго возможно выносить ее атаки. Он знал, что не уникален в этом отношении — ведь это бремя целого народа. Достаточное, чтобы посрамить его одиночество? Он не был уверен.

Тьма так давно безмолвствует. Мечты услышать шепот ее Королевства — места, где он родился — стали всего лишь угольками. Так что неудивительно, что сейчас он сидит в темноте комнаты, покрывшись потом, и каждая струйка словно похищает тепло из дряхлой плоти. Да, они открыли Куральд Галайн в этом городе — это был акт совместной воли, но сила его безлика — Мать Тьма покинула их, и никакое желание ничего не изменит.

Но тогда… что это было?

Кто говорит с такой силой?

Не шепот, но глас, крик, полный… чего же? Негодования. Противоречия. Ярости.

Кто это?

Он знал, что не единственный расслышал тревожный клич. Должно быть, все в Черном Коралле его слышали. В этот миг каждый Тисте Анди сидит или стоит, сердце колотится в груди, глаза открылись в страхе или удивлении. А может быть, и в надежде.

Возможно ли?..

Он подумал посетить храм, услышать от самой Верховной Жрицы… что-то, пророчество, объявление. Но вместо этого вскочил, выбежал в коридор, пошел вверх по лестнице, круг за кругом, словно в вихре лихорадки. В покои Лорда — он споткнулся, увидел Аномандера Рейка сидящим в кресле с высокой спинкой, лицом к высокому окну. Внизу сталкивались потоки моря, поднимая из неведомых глубин черную и серебряную муть.

— Мой Лорд, — прохрипел Силан.

— У меня есть шанс? — спросил Аномандер Рейк, не сводя взгляда с далекого водоворота.

— Мой Лорд?

— Харкенас. Ты согласен с ее… убеждениями, Эндест Силан? Правильно ли я вижу грядущее? Перед явлением Света мы вели гражданскую войну. Мы были уязвимы перед силами, что должны были родиться. Без крови Тиаматы я не смог бы достичь… мира, единства.

— Владыка, — только и смог вымолвить Силан.

Рейк, казалось, понял, ибо вздохнул. — Да, на редкость неустойчивый мир. Покой смерти для слишком многих. Что до единства… ну, оно оказалось короткоживущим, не так ли? Но я все еще гадаю… если бы мне удалось — удалось всё — изменились бы мои намерения?

— Мой Лорд — что-то происходит.

— Да.

— Что нам делать?

— Ах, друг мой, ты поистине имеешь право спрашивать. Не обращай внимания на Жрицу и ее ответы — она всегда одна и та же. Кто бросает военный клич Куральд Галайна? Давай поищем ответ между ее ног. Все это уже стало утомительным. Но не повторяй моих слов Спинноку Дюраву — я не хочу лишать его кратких удовольствий.

Эндесту Силану хотелось кричать, хотелось броситься на Лорда, схватить за шею и выдавить… выдавить что? Он не знал. Сын Тьмы был, по его разумению, умнейшим существом среди всех смертных и бессмертных, им встреченных. Его мысли бежали по тысячам троп одновременно, и невозможно было предсказать ход беседы, угадать, какой путь он выберет.

— На этот раз я не смогу дать ответа, — сказал вскоре Рейк. — Боюсь, что и Спиннок не сможет. Он нужен… в другом месте. — Тут он повернул голову и уставился в глаза Эндеста Силана: — Это выпало тебе. Снова.

Эндест ощутил, как душа сворачивается в ужасе, прячется в пещерку, которую выдолбила когтями в опустошенной шахте его сердца. — Владыка, я не могу.

Аномандер вроде бы подумал над его отказом — десять тысяч троп сплелись, и что-то новое вызвало на его лице слабую гримасу удивления. Он улыбнулся: — Понимаю. И не буду просить снова.

— Тогда… как же? Кто? Владыка, я…

Сухой тон Аномандера Рейка жестоко противоречил сути его слов: — Возрождение в ярости. О, как я хотел бы это увидеть! — Его голос изменился. — Ты был прав — ты не можешь следовать за мной. Не вмешивайся ни во что, Эндест Силан. Не становись между двух сил, ибо не сможешь побороть ни одну из них. Ты можешь ощутить потребность — борись с ней всей силой воли. Нельзя тебя потерять.

— Владыка, я не понимаю.

Но Аномандер воздел руку.

Да, эманация пропала. Темнота снова стал спокойной. То, что пришло в мир, уже исчезло.

Эндест понял, что трепещет. — Оно… оно вернется, Лорд?