Да и среди сильных мало кто был достоин внимания. Большая часть умела только мучить. Не важно, были их угрозы физическими или психологическими, цель одна: заставить жертву чувствовать себя никчемной. Каждый мучитель считал своим долгом убедить всех до единого, что они слабы, что их жизнь не стоит и ломаного гроша. Добившись этого, мучитель говорил: «
Однако были и те, чья сила куда как более редкого сорта. Найти их нелегко, потому что они скрытны. Они молчаливы. И часто считают себя слабее, чем на самом деле. Но если их вынудить, они вдруг осознают, что не могут отступить, что в душе у них выросла стена, непреодолимый барьер. И найти такого есть самое дорогое открытие.
Десра не раз играла роль мучителя, в том числе и от скуки. Приходилось ей и лакать чужую кровь.
Так же она, вероятно, поступит и с Чиком. Если он вообще к ним вернется, в чем уверенности никакой. Да, она воспользуется им, как и всяким другим, кто воображает себя сильным, когда на самом деле слаб, – и она это докажет. Их кровь едва ли на вкус более чистая или сладкая.
Ибо Десра совершила свое открытие. Она нашла того, кто обладает безграничной силой. Того, по сравнению с кем она сама кажется себе слабой, но испытывает при этом огромное удовлетворение. Того, кому она могла бы однажды пожертвовать всем, не боясь, что он воспользуется этим ей во вред. Кто угодно, только не он.
Не Нимандр Голит.
Из развалин вышел Каллор; Десра явно видела, что ему не по себе. Громыхая доспехами, он прошагал между пугал и поднялся на дорогу. Дойдя до повозки, он оперся потертым сапогом о деревянную спицу и залез в кузов. Посмотрел на лежащего без сознания Чика и обратился к Аранате, которая держала над ним тонкую материю:
– Выбросили бы вы этого неудачника.
Та в ответ лишь молча улыбнулась.
Десра мрачно посмотрела на Каллора.
– Где остальные?
– Да,
– Ну, так где же они?
Каллор оперся о борт.
– Яггут решил воспользоваться ими… к несчастью для них.
Ненанда, сидевший на ко́злах, обернулся:
– Какой еще яггут?
Но Десра уже перемахнула через кювет и бежала по заброшенному полю, между поваленных пугал…
Клещик хорошо себя знал: знал, что его воображение – страшнейшее оружие, обращенное против него самого; знал, что в любой ситуации готов рассмеяться, погрузиться в бездну абсурда из отчаянного желания сберечь рассудок. Он пришел в себя на пыльной платформе не более дюжины шагов шириной, сделанной из известняка. Вокруг росли оливковые деревья – стволы у них древние, узловатые, ветви обильно увешаны плодами. Теплый ветер обдувал обнаженную кожу Клещика, хоть немного приглушая гнетущую жару. В воздухе пахло солью.
Платформу окружали обрубки колонн. Краска густого винного оттенка отслаивалась, обнажая желтоватый камень.
Голова болела. Клещик медленно приподнялся, закрывая глаза от слепящего солнца, но свет отражался от каменных поверхностей, и спасения от него не было. Застонав, он нетвердо встал на ноги. Боги, как же раскалывается голова! Перед глазами плясали круги и вспышки.
Под деревьями кучей валялись трупы – уже в основном скелеты в истлевших лохмотьях, с обтянутыми высохшей кожей черепами. Наряды когда-то яркие, необычная обувь, блестящие пуговицы и драгоценности, золотые зубы.
Солнце словно излучало…
Клещик вдруг понял, что в этом мире не осталось ни единой живой души. Погибают даже деревья, океаны выкипают. Смерть повсюду, от нее не скрыться. Солнце стало убийцей.
Можно мечтать о будущем. Можно представлять его логическим продолжением настоящего. Можно видеть его как прогресс, восхождение к ослепительной вершине. Или же воспринимать каждое историческое мгновение как вершину, пока не появится другая, более высокая. Пахарь засевает поле, чтобы подкрепить ви́дение достижения, изобилия и спокойствия, которое приносит предсказуемая смена времен года в мире. Возлияния напоминают богам о существовании порядка.