Зависть посмотрела на барда и осушила свой кубок.
– Мой отец.
И снова пустынная равнина под пустым небом. Одинокий костер, такой слабый, что почти не виден среди закопченных, растрескавшихся камней, окружающих его. Дрова догорели, оставив еле тлеющие угли.
Ночь, костер и рассказы подходят к концу.
И на глазах барда со Старшим богом Крупп танцевал. О как он танцевал! Ему не было дела до хмурых, косых, обреченных и даже насмешливых взглядов, хотя ни один из свидетелей такого себе не позволял. Но за пределами освещенного костром круга лежал мир, полный раздора и склок, где люди скоры на осуждение и жестокость, и никому не ведомо, с какими лицами они смотрят.
Да и все равно.
Танцевать надо, и Крупп танцевал, о как он танцевал!
Ночь идет на убыль, сон растворяется в бледном свете пробуждения. Крупп останавливается, он безмерно устал. Пот ручейками стекает с тощей бороденки.
Бард сидит, склонив голову. Очень скоро он скажет
История плетется и расплетается.