Данайцы

Просторный, как застекленная равнина, исполненный сонной суеты и гулкого гвалта дворец аэропорта мы прошли на одном дыхании. Если кто, спохватившись, и обращал внимание на наши скафандры, то лишь у нас за спиной. В полированном полу тонули гигантские хрустальные люстры. У дверей, навалившись на зачехленные лыжи, клевала носом спортивная команда.

На газоне у привокзальной площади лежал ноздреватый, похожий на спекшуюся мазь снег. Автобусы в этот час еще не ходили, на стоянке такси собралась очередь. Машин не хватало. Помахивая брелоком с ключами, к нам подошел скучающего вида мужчина: «Куда?» Узнав, что нужно ехать на побережье, он щелкнул языком, опять завертел брелоком, и со словами: «Кино снимаем?» – пошел себе дальше. «Сколько хочешь?» – сказал я ему вслед, но он даже не обернулся.

От другого водителя мы узнали, что на побережье сейчас ехать невыгодно, обратно придется идти порожняком. Мое предложение заплатить за дорогу в оба конца почему-то не произвело на него впечатления. Третий, скрепя сердце, все-таки начал торговаться, но как только узнал, что должен будет подождать, пока я возьму деньги из дома, тоже отказался. Наконец за умопомрачительную цену я уговорил ехать хозяина раздрызганного, севшего на рессоры фургончика, но и тот, согласившись на все мои условия, в том числе на заявленное дважды – подождать, пока я вынесу деньги, добавил: «А оплата вперед…» Я постучал по капоту машины: «Ты что?» Он со смехом похлопал себя по голове и полез за руль.

Мы поехали.

В грохочущем салоне пахло бензином и мясной гнилью, на полу хлюпала ледяная грязь. Юлия, которая не смыкала в полете глаз, задремала у меня на плече. Несколько раз мы проскакивали нужные повороты, после чего я следил за дорогой и указывал, где сворачивать. За все время пути – заорав, чтоб перекрыть шум мотора и дребезжание кузова – водитель спросил меня только об одном:

– А чего ж форма такая?! – Он имел в виду наши скафандры.

Прижав к себе встрепенувшуюся Юлию, я проорал в ответ:

– Кино снимаем!

Чем ближе к морю, тем больше снега было на деревьях и обочинах, мы словно въезжали в зиму. Неисправная печка, хотя и включенная на полную мощность, почти не давала тепла, всякую минуту водитель был вынужден протирать рукой мутневшее ветровое стекло. Справа и слева от шоссе, будто ковчеги, выброшенные морем, темнели угрюмые короба особняков. Мельком проносились строительные пустоши, какая-то освещенная техника, груды кирпича, заборы, цепные собаки, и наконец, воцаряясь над всем этим призрачным мельтешением, с обеих сторон накатила и чуть не сплюснула дорогу стена сплошного сосняка.

Просеку мы, конечно, проехали и, развернувшись, потом чуть не весь километр на черепашьей скорости высматривали ее – было темно, а еще на полпути от аэропорта у фургончика погасла левая фара.

Грунтовая дорога оказалась расчищена и посыпана песком. Фанерная стрелка на дереве была усеяна искрящимися язвами снежков. Под ней лежала рваная автопокрышка. Наконец дом выдвинулся из-за холма. Свет фары скользнул по фасаду. Мы молча разглядывали его. Фургончик остановился у крыльца. Водитель что-то сказал нам. Юлия ответила: «Да».

В эту фантастическую минуту, когда мы были поглощены не столько тем, что видели, сколько тем, что помнили, когда мы стягивали за края то, что было у нас перед глазами, с тем, что было в наших головах, – в эту минуту все остальное перестало для нас существовать, и потому, когда водитель принялся разворачивать машину, чтоб ехать прочь (он, видимо, о том и спрашивал нас), мы не сразу могли понять, куда продолжает двигаться фургончик, и еще позже спохватились, чтоб кричать: приехали, все.

Первой, как водится, опомнилась Юлия. Она взяла из фургончика сейф-сундучок и объяснила водителю, что прежде следует открыть сундучок, так как там находятся ключи от дома. Водитель предложил взломать крышку монтировкой.

Я не стал дослушивать их разговора, зная, чем он наверняка кончится – Юлия заставит везти ее к Карлу, который как-то открыл замок нашей машины булавкой. Мои предположения подтвердились: водитель и Юлия поехали на берег, а минутами двадцатью позже к дому подкатил хорошо знакомый мне обшарпанный фургончик автомеханика.

За рулем машины сидел Карл. Заглушив двигатель, он вывалился из кабины, перебежал на другую сторону, отпер дверь и помог выйти Юлии. Заплывшее спросонья лицо его пылало от счастья. Сундучок был открыт.

– А где водитель? – спросил я.

– А у него, представляешь, колесо, – ответила Юлия, подавая мне ключ от дома. – Представляешь, гвоздь.

– Начинается… – сказал я.

– Что? – спросила Юлия.

– Ничего.

Я отпер дверь.

Пол прихожей оказался обит новым войлоком. Стены были перекрашены. На высокой ажурной подставке в горшке пенился кактус.

– Так, – сказала Юлия.

Из кухни вышел толстый палевый кот, сел на задние лапы, зевнул и равнодушно посмотрел на нас.

– Так, – повторила Юлия.

– Кис-кис, – сказал Карл и засмеялся.

Было жарко натоплено, и мне отчего-то померещился запах ладана.

Юлия с Карлом пошли по комнатам, включая всюду свет.