Данайцы

Я сидел на газете, привалившись спиной к стене. На улице гремели трамваи. Несколько раз я порывался встать, чтоб идти прочь из этого дома, но лишь разорвал под собой газету.

Промежуток стены между неряшливой двуспальной кроватью и окном был огорожен большим куском картона. Отчего-то уверенный, что за картоном находится дверь в другую комнату, я подивился, когда, убрав картон, увидел гримерный столик с трельяжем. Стена вокруг трельяжа была обклеена вырезанными из журналов фотографиями знаменитостей (среди них моя – с довольной рожей, в шелковой паре и с заретушированной кистью Юлии под локтем). Покрытые слоем пыли, на столике туманились флакончики с духами, пудреницы, карандаши. Из фарфоровой корзинки вместе с маникюрными ножницами торчала ржавая иззубренная отвертка. В открытой баночке запекся вздыбленный пальцами, отвердевший ландшафт крема. Все это вместе, помноженное на мутную перспективу зеркального отражения, вызывало тревожное впечатление безвоздушного, затопленного пространства, аквариума.

Вытащив из-под столика пуф с продавленным сиденьем, я осторожно присел. Откуда-то выкатился теннисный шарик и ткнулся мне в ногу. Я поднял его и тер в пальцах. Внезапно в прихожей открылась и закрылась дверь, от сквозняка хлопнула форточка, и я, вскочив с пуфа, побежал из комнаты, как будто застигнутый на месте преступления.

В прихожей, шумно дыша, стояла маленькая женщина в джинсовом костюме.

– Саша, – растерянно сказал я.

У нее были стриженые волосы и озорные, прищуренные глаза, которыми она смотрела на меня так же беззастенчиво и восхищенно, как смотрят на большое экзотическое животное.

За пластмассовым столиком летнего кафе в ожидании заказа мы не смущаясь, откровенно рассматривали друг друга. Саша явно позировала мне: уложив ногу на пустой стул, курила тонкую коричневую сигарету и вращала мизинцем зажигалку, брошенную на столе. Я с удивлением обнаружил у себя в руке теннисный шарик и спрятал его в карман.

Принесли заказ – пиво с сырными тартинками.

– Похожа? – спросила вдруг Саша.

В эту минуту на улице было ветрено, и прямо в тарелку с тартинками забился истлевший лист.

Я ответил вопросом:

– А почему вы не были вместе, в детдоме и школе?

– Я жила с родителями.

– Что?

– …с приемными. – Улыбнувшись, она поерзала на стуле. – Но это было, как бы… не для нее… Понимаешь?

Я неопределенно покачал головой.

Она вытащила из тарелки лист, встряхнула его и опустила в пепельницу.

За соседний столик села пожилая пара – отвесив губу, мадам неодобрительно, как на похабную надпись, заморгала на Сашину ногу, лежавшую на стуле.

– А откуда ты знаешь меня? – спросил я.

Саша потушила сигарету и, не обращая внимания на мадам, убрала ногу со стула.

– Господи ж, да открой любую газету, включи телевизор…

– Я не об этом. Она тебе говорила?

– Она мне об этом говорила. Все последнее время она только и делала, что говорила мне об этом.

– Все последнее время – сколько? Полгода, год?

– А что?

– Когда она развелась с первым мужем?

– Года три – три с половиной. А что?

– К этому?.. – Я кивнул через плечо. – К нему ушла?

– И да, и нет. – Саша недобро улыбнулась. – Тут… другая история… – Она взяла зажигалку и вхолостую пощелкала кремнем. – Зачем тебе?

– Ты все-таки скажи, когда началось это «последнее время», – попросил я.

– Год… Нет, стой. Той зимой. Точно. Я еще простыла. А что?

– А то, что этого не могло быть. – Я с облегчением откинулся на спинку стула. – Той зимой никто, кроме нас самих, еще не знал состава экипажа. И Бет не знала. Потому что не было никаких сообщений – ни в газетах, ни по телевидению. Нас рекламируют лишь с середины прошлого года. Ты что-то путаешь.

– Ничего я не путаю. – Саша отпила пива. – Я лежала с ангиной, когда Бэтька явилась с твоей фотографией… Той зимой.

– Той зимой, – повторил я.

– Показать? – спросила Саша.

– Что?

– Фотографию…

Я посмотрел по сторонам и вдруг встретился глазами с мадам. Она отшатнулась, как от удара, опустила взгляд и что-то зашептала сквозь зубы мужу.

Саша достала из внутреннего кармана куртки фотографию, обернутую целлофаном, и протянула ее мне.

– Но это же… фотобумага, – сказал я, убрав целлофан.

– Конечно.

На черно-белом снимке, сделанном в пресс-центре – еще стоявшем в строительных лесах, – я был запечатлен на фоне голой стены во время разговора с полковником. Краем слева, прислоненная к стене, выступала огромная рельефная эмблема Проекта. На обратной стороне снимка пузырился чернильный штемпель «ДСП» и неразборчивый учетный номер.

– Саша… Это невозможно. – Отодвинув стаканчик с пластмассовым цветком, я понизил голос: – Во-первых, я не помню этой фотографии. То есть, конечно, я был в пресс-центре, но я не помню, чтобы меня фотографировали там до того, как он был открыт. Да и к чему, согласись? Значит, меня фотографировали тайно. И потом: ты подумай, как это могло оказаться у Бет примерно в то же время?.. Абсурд!

– А ты угадай, – хитро прищурилась Саша.