Даниэль Друскат

Друскат застонал, даже это нежное прикосновение причинило ему боль, он не знал, что ответить, а застонал еще и потому, что ни один человек в деревне не одобрил бы его связь с молоденькой девушкой. Иногда он сам называл унизительным то, чем он с ней занимался и что старался скрыть от людей. В его жизни все было так беспорядочно и запутанно. Он отбросил сигарету, прижал девушку к себе и, стараясь удержать равновесие, чуть не задушил Розмари в объятиях. Но затем, по-прежнему не расцепляя рук, снова взглянул на окна, за которыми уже спала или еще бодрствовала жена. Он снова застонал.

Розмари покачивала его — так матери утешают незадачливых детей. Потом, осторожно высвободившись из его объятий, она с нежностью взяла его лицо в обе руки.

«Что произошло, Даниэль?» — прошептала она.

Схватив ее за руки, он принялся целовать ее ладони, они были тверды и грубы от работы.

«Я расскажу тебе, — сказал он, — но не здесь».

Они вышли из сада, и он повел ее через поля, пытаясь собраться с мыслями, но в голове у него назойливо звучала песня: «Не горит так ярко уголек в печи, как любовь подруги, скрытая в ночи...» Кто посмеет осуждать его за эту любовь, за эту тайную связь?

Жена Друската не могла уже и шагу ступить без посторонней помощи, ему приходилось носить ее по дому или в саду, как ребенка, и он никогда не роптал — ведь он любил ее. Его потрясло, когда врачи наконец сказали, что болезнь ее неизлечима. Тогда и пришлось взять в дом девушку, жена нуждалась в уходе, ребенок в присмотре, да и хозяйство надо было вести, не ахти какое, но крестьянин-кооператор не мог обойтись без собственной коровы, если хотел иметь немного денег.

Жена была обречена, Друскат знал об этом, знал он и то, что отныне ему придется спать одному. Поначалу Ирена еще хотела, чтобы он время от времени спал с ней, но потом ему пришлось обходиться с ней осторожно и бережно, как в свое время, когда она была беременна. Однажды он забылся, и Ирене не удалось скрыть болезненную гримасу. С тех пор они спали раздельно.

«Тебе не спится, — говорила она иногда, — ложись ко мне, милый».

Она обнимала его и, если он просил, гладила до тех пор, пока он не успокаивался. Это было все.

Однажды ночью это уже не удовлетворило его, и, поцеловав жену, он отвернулся на другой бок. Ирена не заплакала, она была ему благодарна. Даниэль уверял ее, что физическая близость не так уж существенна для двух людей, когда они любят друг друга и когда у них есть любимый ребенок...

Будучи многого лишен в юности, он любил Ирену и даже думал порой, что любовь его стала еще больше и чище, что в ней раскрылись новые стороны. Но пожалуй, он любил ее так, как отец любит дитя, страдающее физическим недугом и требующее поэтому особой ласки и заступничества. И он старался оберегать жену. Однако вскоре это стало мучительно, ведь тогда он был еще молод, ему не было и тридцати.

Поначалу он почти не обращал внимания на домработницу, ему и в голову не приходило, что с ней можно кое-чем заняться в постели. Но позднее при виде Розмари, суетившейся по дому, замечая, как прыгают у нее под халатиком груди, он стал иногда думать об этом. Он сразу же отгонял подобные мысли, но порой ему снилось, как он лежит с ней в постели, пока только снилось. Раньше, еще не в столь отдаленные времена, существовал чуть ли не обычай, когда хозяева задирали в сарае или за скирдой юбки у своих работниц, пока об этом не пронюхивали их жены или пока молодые работницы не беременели. В любом случае девку тогда выгоняли со двора. В деревне об этом рассказывали сотни историй. Ну а сегодня? Сегодня подобная история с домработницей просто немыслима: на Друската набросились бы все крестьянки, и были бы абсолютно правы, да и члены партии, в основном пожилые пюди, вроде Гомоллы, покарали бы его за супружескую измену с библейской суровостью.

Нет, Друскат проявлял сдержанность, хотя ему нравилось, как проворно работает Розмари, нравилась грациозность ее движений, их естественность и жизнерадостность, и еще ему нравилось, что она хорошо ухаживала за маленькой Аней. Однако симпатий он не выражал и остерегался какой бы то ни было фамильярности — ведь он так любил жену и дочку.

Однажды во время жатвы он попросил Ирену отпустить девушку из дома на вторую половину дня и на вечер. Она очень нужна была на молотьбе: заготовители торопили кооператив с поставками зерна и все, кто мало-мальски был свободен, должны были помогать на току. Одновременно нужно было и вспахивать стерню — газеты напоминали об этом изо дня в день, так что у кооператива каждый работник был на счету. Ирена согласилась, Ида вызвалась помочь больной по дому.