Даниил Андреев

Вскоре ему предъявили неназванных лиц. Это были Александр Александрович Угримов с женой, Ириной Николаевной, старшей дочерью Муравьева. В конце 1947 года Угримова, участника Сопротивления, советско-патриотически настроенного, выслали из Франции на родину. После всех перипетий в марте 1948-го он приехал в Москву и получил направление на работу в Саратов. Семья последовала за ним и 1 мая на теплоходе «Россия» вместе с другими репатриантами прибыла в Одессу. Через две недели, 15 июня, в Саратове Угримова арестовали. Тещу и жену, едва успевших распаковать чемоданы, взяли на даче на Николиной Горе, а в Москве ее сестру. Через недолгое время после ареста Угримов из Лубянки, как и все подельники Андреева, переведенный в Лефортово, стал понимать, чего от него требуют следователи. «В двух словах, – пишет он, – это сводилось к следующему: Даниил Андреев здесь – крупный террорист; Вадим Андреев там – крупный агент американской и английской разведок; а я, также агент, приехал, чтобы установить связь между ними, и для этой цели меня и заслали в СССР под видом высылки»⁴⁶⁹.

Занимавшийся делом Угримова следователь по фамилии Седов с недобрым белесым лицом добивался признаний в «шпионской и диверсантской деятельности». Допросы шли почти ежедневно. Однажды Седов, по определению подследственного, бессовестный и злобный, но выдрессированный пес, избил его резиновой палкой так, что, вернувшись под утро в камеру с черной, ставшей сплошным кровоподтеком спиной, он мог лечь только на живот. На одном из допросов, попав в кабинет Леонова, Угримов увидел справа диван, накрытый белой простыней. Поймав его взгляд, Леонов, усмехаясь, сказал: «Это после вчерашнего. Да, мы гуманны, очень гуманны, но всему есть предел, и мы принуждены будем применять к вам жесткие меры…»⁴⁷⁰

Другим зарубежным связным попытались сделать Фатюкова, привозившего в 1945-м письмо от Вадима Андреева. Но главным обвинением оставался террор, чем-то серьезным подкрепить связи Даниила Андреева и его друзей с заграницей не удавалось.

9. Террористы

«Абакумов в пути наверх готов уничтожить любого», – доносил Сталину на своего недоброжелателя, назначенного в мае 1946 года министром госбезопасности, замнаркома внутренних дел Серов. Серов не догадывался, что вождю это качество министра на руку. Но Абакумову успокаиваться не приходилось. За последний год ни об одном серьезном умысле покушения на хозяина министерство не сообщило. Разоблачение в 1946-м на Ставрополье группы «Союз борьбы за свободу», состоявшей из нескольких двадцатилетних комсомольцев и ученика 9-го класса, или американских шпионов, вроде литературоведа Сучкова, вряд ли относилось к существенным достижениям. Поэтому делу Андреева на Лубянке придавали особое значение. Одним из его режиссеров был полковник Комаров. Алла Александровна запомнила его как человека «крупного, плотного, тяжелого, черного, с тяжелыми черными глазами»⁴⁷¹. Она увидела его в Лефортове, куда подследственных после первого этапа следствия перевели по приказу Абакумова. Тогда же министр государственной безопасности отправил спецсообщение:

«21 июня 1948 г.

№ 4248/а

Совершенно секретно.

Товарищу СТАЛИНУ И. В.

Об аресте в Москве террориста АНДРЕЕВА Д. Л. и ликвидации возглавляемой им антисоветской группы с террористическими намерениями. Всего по делу арестовано 16 человек»⁴⁷².

Читавший документ Сталин сделал отчеркивания на полях только там, где речь шла о местах предполагаемых терактов.

О замысле покушения на сталинской даче:

«Об этом АНДРЕЕВ показал: “Я неоднократно обдумывал различные варианты осуществления своих террористических замыслов против главы Советского государства. В частности, у меня было намерение искать возможность совершения покушения на главу Советского государства в его подмосковной даче в Зубалово”»⁴⁷³.

В Большом театре:

«Об этом АНДРЕЕВ показал: “…Я неоднократно задумывался над возможностью осуществления своих террористических замыслов против главы Советского государства во время торжественного заседания или спектакля в Большом театре, но опять пришел к выводу, что это неосуществимо, так как во время торжественного заседания или представления свет в зале гасится и делать прицельный выстрел крайне затруднительно, а в антракте трудно улучить момент, чтобы остаться вне публики, стрелять же прямо из публики я считал бессмысленным самопожертвованием, так как для того, чтобы прицелиться и произвести выстрел, необходимо какое-то время, в течение которого всегда кто-либо из окружения заметит и помешает осуществлению моих намерений…”»⁴⁷⁴.

На Арбате:

«Помимо этого, АНДРЕЕВ в тот же период часто ходил по Арбату, выслеживая маршрут движения автомашины И. В. Сталина».

Остальные подробности вождя не заинтересовали, но эти следовало тщательно выяснить. И в Лефортове следствие началось как бы заново, большинство вопросов повторялось, выстраивая и прорисовывая картину разветвленного и тщательно подготовленного антисоветским подпольем террористического заговора, о котором доложили Сталину.