Даниил Андреев

И Алла рассказала ему, как созревал замысел романа, кто слушал его чтение и какие высказывал мысли. По делу о написанном Даниилом Андреевым романе сели около 200 человек, получив сроки от 10 до 25 лет»⁴⁶².

Характерно, что, непомерно преувеличив значение признаний Андреевой на следствии, Гаген-Торн двадцать арестованных превратила в двести.

7. Признания

Когда следствие определило состав андреевской группы, от него стали добиваться конкретных показаний: когда и о чем он говорил со своими сообщниками. По протоколам можно лишь догадываться, в чем на самом деле признавался допрашиваемый:

«ВОПРОС: – А к какому периоду относятся террористические проявления ИВАШЕВА-МУСАТОВА и ВАСИЛЕНКО?

ОТВЕТ: – С ИВАШЕВЫМ-МУСАТОВЫМ я обсуждал вопрос террора в 1939 году у него на квартире в Москве, по Уланскому переулку, № 12. Я говорил ему, что насильственное устранение Сталина от руководства страной облегчило бы нашу борьбу против советской власти.

На прямо поставленный мною вопрос – разделяет ли он террор против руководителей Советского правительства – ИВАШЕВ-МУСАТОВ ответил, что он отнесется с уважением к исполнителю террористического акта против Сталина.

Что же касается ВАСИЛЕНКО, то его в обсуждение вопроса о терроре я стал втягивать еще с 1937 года, по мере сближения с ним и установления доверительных отношений.

В беседах с ВАСИЛЕНКО я заявлял ему, что лично у меня не дрогнет рука убить Сталина, и ВАСИЛЕНКО, соглашаясь со мной, сам высказывал готовность совершить против него террористический акт.

ВОПРОС: – Теперь покажите о террористических проявлениях вашей жены АНДРЕЕВОЙ.

ОТВЕТ: – Еще в начале допроса я понял, что АНДРЕЕВА рассказала следствию о нашей совместной вражеской деятельности. С АНДРЕЕВОЙ у меня были наиболее близкие отношения, с ней я делился своими самыми сокровенными мыслями, она знала о моей ненависти к руководителям Советского правительства, полностью разделяла мои террористические намерения и являлась моей ближайшей и активной помощницей в проведении вражеской работы против советской власти.

Постоянно влияя на АНДРЕЕВУ, мне удалось привить ей ненависть к Сталину и подготовить ее для самых решительных действий.

В беседах со мной и другими участниками нашей антисоветской группы АНДРЕЕВА не раз заявляла, что она готова сама совершить террористический акт против главы Советского государства»⁴⁶³.

Еще в 1941 году вышла книга Вышинского «Теория судебных доказательств в советском праве», перед арестом Андреевых удостоенная Сталинской премии. В ней говорилось, что если обвиняемый в государственном преступлении признался, то других доказательств не требуется. Признания Даниила Андреева и его подельников следствие получило. Но для доложенного вождю террористического дела кроме возмутительного романа и признаний требовалась, по мнению режиссеров, достоверность деталей, «художественная» убедительность. И следователи работали не покладая рук. Наум Коржавин описал обитателей 60-й камеры, где встретил андреевского однодельца. Доцент Василенко был, вспоминал Коржавин, это бросалось в глаза – «мягкий, интеллигентный, тонкий, добрый, деликатный, беззащитный человек. Следователи быстро нащупали эту его слабость и на ней играли.

– Ты кто такой? – спрашивали они его. От одного этого “ты” он терялся.

– Я доцент… – начинал он лепетать очевидное, но его грубо обрывали:

– Ты говно, а не доцент! – и хохотали.

Он совсем терялся. И подписывал все, что ему совали. В конце концов он понаподписывал на себя черт-те что».

Позже из лагеря Василенко писал в прокуратуру жалобы, описывал, как следователи Григорьев и Новиков заставляли его подписывать всякий бред, признаваться в том, что они готовились к покушению на вождя с атомными пистолетами и атомной бомбой. Волевой сокамерник стал спасать Василенко, внушая: «Умный, образованный человек, а что делаете? Немедленно пишите заявление следователю и откажитесь от всех этих показаний. Скажите, что были не в себе. Ну, посадят вас в карцер <…> надо вынести. А то ведь всю жизнь погубите»⁴⁶⁴. Василенко после колебаний совет принял и попал в карцер, где твердил молитву «Господи, Боже мой, спаси меня…» и защищался от ледяной капели с потолка тем, что клал на плечи два носовых платка, у него оказавшихся. Но попытка противления следствию никакого значения не имела. Намеченная Василенко роль тянула на высшую меру, но смертная казнь тогда была отменена, и он получил свои двадцать пять лет.

Для Андреева следствие стало страшным испытанием не только из-за ночных пыточных допросов, но и потому, что приходилось подписывать протоколы с чудовищными обвинениями близких людей.

Может быть, после следствия началась у Андреева болезненная страсть «босикомохождения».