Даниил Андреев

Вернувшись из Ленинграда, он вновь углубился в литературные занятия, хотя и продолжал радоваться, что «не писатель».

«Теперь начинается зимний образ жизни: город, работа, тетради, книги. Очень хотелось бы мне к концу октября, когда меня заберут, наверное, на военную службу, окончить мой пресловутый роман; но, кажется, не успею, – отчитывался Даниил перед братом. – Фамильный недостаток: берусь за темы, с которыми почти невозможно справиться. Кроме того, с каждым годом повышаются требования и к себе самому, и к своему “детищу”; приходится чрезвычайно много переделывать, видоизменять, совершенствовать.

Прекрасные отношения создались у меня с мамой, Шурой и ее мужем. Мой дом стал моей совестью, понимаешь? И даже, кажется, я не могу без него долго существовать. Даже за две недели житья в Питере – начал мучаться»¹⁶⁸.

Добрые отношения дома, внутреннее равновесие помогали писанию, а оно высвечивало жизнь смыслом. Больше всего усилий уходило на роман «Грешники», то страницами продвигавшийся, то останавливавшийся, то переписывавшийся. Сочинялись стихи. Была написана поэма «Красная Москва». Позже она отозвалась в триптихе «Столица ликует» и, может быть, в «Симфонии городского дня». Был начат поэтический цикл «Катакомбы», завершенный в 1941-м. Судя по всему, в не дошедших до нас стихах так или иначе говорилось об уходе истинной православной веры в катакомбы. В «Железной мистерии» катакомбы изображены в шестом акте – «Крипта». К «катакомбной» церкви, как назывались «тихоновцы», принадлежали и некоторые из его друзей.

По рассказам Алексея Смирнова¹⁶⁹, в которых правда, увы, неотрывна от домыслов, Даниил Андреев близко общался с «тихоновцами» на их даче в Перловке, где иногда жил подолгу (в 1934, 1935 и 1936-м).

«Приезжая ранней весной и разместившись во флигеле, он топил на ночь железную печку-буржуйку, – картинно рассказывает Смирнов о происходившем до его рождения, – подвесная труба которой была выведена в форточку. На своем медном примусе он постоянно кипятил крепкий, черный, тюремного пошиба чай. У Андреева был ключ от флигеля, он появлялся неожиданно и так же неожиданно, не прощаясь, уезжал в Москву.

Рядом с флигелем стоял построенный из горбыля дровяной сарай, а под ним – схрон, землянка со скрытым воздуховодом. В этом схроне периодически прятались катакомбные монахи и священники, днем спавшие во флигеле вместе с Андреевым на старинных черных железных кроватях с набитыми сеном тюфяками. Если появлялись подозрительные прочекистские люди, монахи уходили через люк в схрон. По ночам бабушка носила еду и для катакомбников, и для Андреева. <…>

Периодически по ночам в доме около иконы начала XVIII века “Знамение” вполголоса служили молебны»¹⁷⁰.

«Моя жизнь ровная – как ниточка на катушке – день за днем, внешних событий нет. Но последнее время это уже не гнетет и не томит, как бывало раньше, и, думаю, в этом виновата не привычка, а что-то другое. Вижу, что полосы “кабинетной” жизни бывают время от времени нужны чрезвычайно.

Осенью довольно основательно засел за Древний Восток – это мне очень нужно, – но скоро выбили меня из колеи хлопоты относительно папиного сборника (Диме я рассказал уже), – и только теперь я мало-помалу вхожу снова в этот изумительный мир – Халдеи. Страшно интересно, не могу Вам выразить как!»¹⁷¹ – делился Даниил с женой брата. Он поведал об этих кабинетных бдениях под голубой лампой:

Один опять. В шкафах – нагроможденье книг,
Спокойных, как мудрец, как узурпатор, гордых:
Короны древних царств роняли луч на них,
И дышит ритм морей в их сумрачных аккордах…
Мемфис, Микены, Ур, Альгамбра, Вавилон —
Гармония времен в их бронзе мне звучала,
Томленье терпкое мой дух влекло, вело,
По стертым плитам их – к небесному причалу.

В сказания Древнего Востока он углубился не без влияния Коваленского. Причудливая древность увлекала не менее, чем современность, переплетаясь с ней. К новинкам литературы он тоже не был равнодушен, но следить за появляющимися книгами не успевал, да и не хотел утонуть в сегодняшнем, текучем.

Какие же книги открывали ему фантастический мир Халдеи? Двухтомная «История Древнего Востока» Тураева, крупнейшего русского востоковеда, имевшаяся в его библиотеке. Вероятно, популярная «История Халдеи» Рагозиной, использовавшей труды западных востоковедов. И в особенности труды по истории религий. Может быть, еще с отрочества были в его библиотеке два тома из поэтичной «Иллюстрированной истории религий» профессора теологии Шантепи де ла Соссей, посвященные индуизму, буддизму и религиям Китая. Религиозный мир Востока – сокровенное знание жрецов Вавилона и Египта, буддизм, мистическая Индия, увлечение ими в предреволюционные годы кто только не пережил. Даниил Андреев шел следом, ища свое.