Даниил Московский

Неудача на рыбалке не огорчила князя. В тот день его не покидало хорошее настроение. Часто возвращался к сказанному Ерёмой. Случится, умрёт Даниил, и по старшинству и по положению великий князь заберёт на себя землю переяславскую. Юрию хватит одной Москвы, и пусть благодарит, что он, князь Андрей, помог Москве сохранить Коломну...

В сознании промелькнуло — умер Дмитрий, не станет Даниила, и только он, Андрей, останется из братьев.

Скользнула мысль — и нет её. Что оттого князю Андрею? Недружно жили, а когда отец на княжества их рассадил, ещё большая вражда обуяла братьев, будто и не Невского они дети. Кровь родная не трогает жалостью сердце великого князя Владимирского. За вечерней трапезой много пил вина, но хмель не брал. Князь Андрей всё выискивал, какие от братьев обиды терпел, себя распалял, но, сколько ни старался, на ум ничего не приходило. Так и спать удалился.

А наутро, едва очи продрав, велел звать тиуна Елистрата. Пока умылся и расчесал жидкие волосы костяным гребнем, приковылял тиун, остановился у порога. Надевая рубаху, князь объявил:

   — Отправляюсь я, Елистрат, к хану, обоз готовь.

   — Что так?

   — Сказывал Ерёма, Даниил плох. Юрий же молод, а хану решать, кому Переяславль отойдёт.

Тиун бородёнку потеребил:

   — Дары сам, княже, отберёшь?

   — Те, Елистрат, доверю, не впервой. Да последи, чтоб рухлядь молью не бита была, в коробьях уложена. Прикинь, ордынцы на дары падкие. Не в очи, в руки заглядывают. Покуда не подмажешь, слова доброго не услышишь.

   — Ох, ох, сами по миру ходим, а Орду ублажай, — запричитал Елистрат. — Нет бы на торг, гостям иноземным ту рухлядь продать. Так нет же, нехристям отвозим.

   — Ладно, старик, жадность твоя ведома. В полюдье доберём. Стряпухам накажи — еды не только в дорогу, но и там, на прожитье, имелось бы. В Сарае деньгу побережём.

Тиун выходил уже, как князь Андрей окликнул:

   — Лалы[103] да золото и серебро самолично отберу. Ты же, Елистрат, возьми в скотнице ту броню, что у свеев купили, шелом да дармицу. То я хану в дар поднесу.

   — Ох ты, батенька, — простонал Елистрат, — за ту броню плочено, плочено. Тохта того не стоит.

   — Может, и так, но хану годи да годи. Да смотри, Елистрат, в полюдье без меня отправитесь, всё соберите без жалости, и чтоб за прошлое вернули. Смерд, коли не поучать, на шею сядет. За прошлый год сколь недобрали!

У двери тиун столкнулся с Ерёмой.

   — Что печален, Елистрат?

   — Тут, боярин, великого князя послушаешь, заплачешь...

Ерёма князю поклонился, спросил с усмешкой:

   — Чем, княже, Елистрата обидел?

Но Андрей Александрович на то не ответил, сказал:

   — Готовь гридней, дворецкий, в Орду едем.

   — Спешно? Уж не Москва ль причина?

Князь Андрей кивнул:

   — Догадлив, Ерёма.

   — С тобой, княже, привык. Который годок дорогу в Орду топчем. По всему чую, до лета не воротимся...

   — Уж так...

Вечером того же дня князь Андрей побывал на владычном подворье. В сенях великого князя встретил чернец, проводил в палату. Митрополит уединился в молельной; услышав о приходе князя, вышел.

   — Здрави будь, владыка. — Князь Андрей склонился поясно. — Побеспокоил тя, прости.

   — Садись, великий князь, в ногах правды нет.

   — Так ли уж? — рассмеялся князь. — Смерды, коли на правёже постоят, умнеют.

Сел в плетёное кресло. Митрополит пригладил седые волосы, подождал, пока князь сам заговорит, с чем явился.

   — В Орду отъезжаю я, владыка, за благословением к тебе.

Помолчал митрополит Максим, мутными от старости глазами долго смотрел на князя. Наконец промолвил:

   — Дела великого князя моим умом не понять, но о чём сказать хочу: повременил бы до весны.

   — Что так, владыка?

   — Побывал у меня инок из Москвы, слова епископа передал: князь Даниил болен тяжело, как бы не преставился.

   — То известно. Однако дела великокняжеские не ждут. Не на пир званый еду я.

Митрополит вздохнул, а Андрей Александрович продолжал:

   — Даниил — брат мой, и то мне ведомо, но дружба с ханом мне дороже. Я хану служу.

Взметнул митрополит белые от седины брови, произнёс властно:

   — Ты не слуга ордынского хана, ты великий князь Владимирский и помнить о том должен.

Поднялся князь Андрей, сказал раздражённо:

   — Знаю, но и иное помню: власть эта мне ханом дана и он отнять её может. Путь мой, владыка, дальний и опасный. Да и в самой Орде ровно в клубке змеином... Благослови, владыка.

Встал и митрополит, поправил золотой крест на тощей груди:

   — Бог с тобой, княже Андрей. Яз упредил тя, поступай, как твоё сердце указывает, и пусть Господь бережёт тебя.