Данте

— Нас здесь трое, как вы уже знаете, посланцев белых гвельфов, изгнанных из Флоренции. На нашей совести нет никакой вины в отношении родного города. Французский принц Карл Валуа…

— Я знаю, знаю, — прервал его подеста, — на вас обрушилось несчастье. Кто проиграл, тот не прав, прав только победитель. В политике дела обстоят именно так, и вам нет нужды оправдываться. Сколь же велико число изгнанных?

— Примерно шестьсот человек.

— И все направляются в Ареццо?

— Нет, господин подеста. Часть двинулась в Пизу, другая — в Пистойю, и лишь остаток изгнанных надеется обрести благодаря вашей доброте временное пристанище в Ареццо.

Угуччоне насмешливо засмеялся:

— Как у вас все просто, господа! Да, будь вы одни, на эту тему можно было бы поговорить. Но ведь с вами наемники, чтобы помочь вам вернуться!

— Само собой разумеется. Разве мы не должны стремиться вновь обрести утраченную родину?

— Ну, и вы надеетесь, что мы позволим превратить наш город в военный лагерь? Нет, господа, такого вы действительно не вправе от нас требовать!

Теперь вмешался Данте Алигьери:

— Простите, господин подеста, но я хотел бы кое-что сказать по этому поводу. Наше пребывание здесь, в Ареццо, точнее говоря, в лагере под городом, будет проходить в строгой изоляции, поскольку оно продлится совсем недолго. Необходимость сократить затраты вынуждает нас как можно скорее послать войска на Флоренцию. Поэтому ваши сомнения действительно не имеют под собой никаких оснований.

Мессер Угуччоне покачал головой:

— Вам легко давать обещания, но я старый вояка, меня вы не проведете. Пока войска приобретут необходимую боевую готовность, времени потребуется гораздо больше, чем предполагается вначале. И это обычное явление. А как вы собираетесь полностью изолировать своих наемников от населения нашего города? Нашим мужчинам придется опасаться оскорблений и насилия со стороны иноземных солдат? А наши жены и дочери должны каждый день жить в страхе перед возможным надругательством над ними? Нет, на это мы не пойдем.

Трое просителей угрюмо молчали. Потом граф Алессандро заметил:

— Мы возлагали на вас такие большие надежды, господин подеста. Я никак еще не могу осмыслить, что вы так решительно указываете нам на дверь!

Угуччоне пожал плечами:

— Вас не убедили мои доводы?

Данте посмотрел прямо в глаза великану:

— Возможно, господин подеста, истинные причины вашего отказа скорее политического, нежели военного характера?

Угуччоне стал проявлять раздражение:

— Что вы хотите этим сказать?

— Ну как же! Ведь ваш зять — мессер Донати из Флоренции. Неудивительно, если бы его политические взгляды стали и вашими.

Великан заметно успокоился: он явно ожидал иного объяснения.

— Вы заблуждаетесь, господа! Какое мне дело до политических пристрастий моего зятя? Но все эти разговоры ни к чему не приведут, я уже сказал вам свое решение и не собираюсь от него отступаться.

Подеста поднялся со своего места, давая понять просителям, что аудиенция окончена. Холодно распрощавшись с ним, они удалились. Когда они покинули дворец подесты, Донато Альберти, с трудом сдерживая ненависть, прошептал:

— Ну и собака! Я с удовольствием воткнул бы ему нож под ребра!

Граф Алессандро спросил:

— Вы знаете, мессер Данте, отчего Угуччоне так взорвался при вашем замечании?

— Нет!

— Он невероятно честолюбив, к тому же выбился из низкого сословия. В последнее время этот тщеславный человек вбил себе в голову, что Папа произведет одного из его сыновей в кардиналы. А хитрец Бонифаций использует эту слабость Угуччоне в надежде, что сумеет воспользоваться этим дельным человеком в собственных целях. Разумеется, его честолюбивое желание никогда не исполнится.

Данте вздохнул:

— А нам приходится от этого страдать! Я уже предвижу, что нас ждет немало разочарований! Горек хлеб чужбины!

Недовольные изгнанники отправились в Форли. Во главе общины там стоял папский викарий Скарлетта дельи Орделаффи. Он принял беглецов с распростертыми объятиями и сразу же обещал им поддержку. Правда, он собирался сам возглавить вспомогательные силы, которые предоставлял, потому что ему не хотелось подчиняться кому-то другому. Графа Алессандро это вполне удовлетворило. Когда он вгляделся в задумчивые лица своих соратников, он выставил условие, чтобы большинство военачальников с этим согласилось.

— Я больной человек, — сказал он, — с каждым днем ощущаю это все больше, и я бы хотел избавиться от тягот верховного командования.

— Я принимаю вашу точку зрения, — согласился Данте. — Трудность состоит в том, что каждый намерен играть роль полководца и никто не хочет подчиняться. Как можно в этом случае прийти к чему-нибудь путному? Только доверие к военачальнику может привести к успеху!

Так получилось, что Скарлетта дельи Орделаффи стал полководцем изгнанных белых и присоединившихся к ним гибеллинов. Под его началом оказались восемьсот пятьдесят всадников и четыре тысячи наемников. Но когда двенадцатого марта 1302 года под Пулличчано и Ууджелло ему предоставилась возможность продемонстрировать свое военное мастерство, он явно сплоховал.