Данте

Из Франции... придет он, безоружный,
С одним Иудиным копьем, которым
Флоренции несчастной вспорет брюхо[16].

После Карла ворвался в город и мессер Корсо Донати, во главе изгнанников, Черных, водрузил, как победитель, знамя свое на воротах Сан-Пьеро, и тотчас же начались доносы, следствия, суды, казни, грабежи и пожары[17].

«Что это горит?» – спрашивал Карл, видя зарево на ночном небе.

«Хижина», – отвечали ему, а горел один из подожженных для грабежа великолепных дворцов[18].

Пять дней длился этот ужас, или, по-нашему, «террор». Треть города была опустошена и разрушена[19]. Вот когда исполнилось предсказание Данте:

Город этот потерял свое Блаженство (Беатриче),
И то, что я могу сказать о нем,
Заставило бы плакать всех людей.

Вскоре вернулся во Флоренцию и другой «миротворец» папы, кардинал Акваспарта[20]. В новые приоры избраны были покорные слуги папы, из Черных, а бывшие приоры, Белые, в том числе и Данте, преданы суду.

27 января новым верховным правителем Коммуны, Подеста, мессером Канте де Габриелли, жалкою папской «тварью», creatura, скверным адвокатишкой, но отличным судейским крючком и сутягой, объявлен был судебный приговор: Данте, вместе с тремя другими бывшими приорами, обвинялся в лихоимстве, вымогательстве и других незаконных прибылях, а также в подстрекательстве граждан к «междоусобной брани и в противлении Святой Римской Церкви и Государю Карлу, миротворцу Тосканы». Все осужденные приговаривались к пене в 5000 малых флоринов, а в случае неуплаты в трехдневный срок – к опустошению и разрушению части имущества, с отобранием в казну остальной части; но и в случае уплаты – к двухгодичной ссылке, к вечному позору имен их, как «лихоимцев-обманщиков», и к отрешению ото всех должностей[21].

В тот же день конный глашатай, с длинной серебряной трубой, объезжал квартал за кварталом, улицу за улицей, площадь за площадью, «возглашая приговор внятным и громким голосом»[22].

Где бы ни был Данте в тот день – в Ананье, в Риме или на обратном пути во Флоренцию, – ему должно было казаться, что слышит и он, вместе с тридцатью тысячами флорентийских граждан, этот голос глашатая: «Данте – лихоимец, вымогатель, взяточник, вор». Вот когда понял он, может быть, какое дал оружие врагам, запутавшись в неоплатных долгах.

В том, за что осужден был только на основании «слухов», как сказано в самом приговоре, – Данте был чист, как новорожденный младенец: это знали все[23]. «Изгнан был из Флоренции без всякой вины, только потому, что принадлежал к Белым», – свидетельствует лучший историк тех дней, Дж. Виллани[24]. А все же удар был нанесен Данте по самому больному месту в душе, – где оставался в ней страшный след от зубов «древней Волчицы», – проклятой Собственности – Алчности богатых, Зависти бедных. Трубным звуком и голосом глашатая повторялось как будто до края земли и до конца времен бранное двустишие, с одним только измененным словом:

...тебя я знаю,
Сын Алигьери; ты отцу подобен:
Такой же вор презреннейший, как он.

В самый день объявления приговора старое гнездо Алигьери, на Сан-Мартиновой площади, дом Данте разграблен был буйною чернью, а жена его, с малолетними детьми, выгнана, как нищая, на улицу[25].

В том же году, 10 марта, объявлен был второй приговор над Данте, с другими четырнадцатью гражданами из Белых: «Так как обвиненные, не явившись на вызов суда... тем самым признали вину свою... то, если кто-либо из них будет схвачен... огнем да сожжется до смерти»[26].

Данте знал, кто главный виновник этих двух приговоров – не Канте де Габриелли, верховный правитель Флоренции, не Корсо Донати, вождь Черных, а тот, кто стоял за ними, – папа Бонифаций VIII.

Этого хотят, этого ищут,
и кто это готовит, тот это сделает там,
где каждый день продается Христос[27].

«Древняя Волчица» отомстила за возлюбленного сына своего, Бонифация. В вечном огне будет гореть папа, а Данте, – во временном. «До смерти огнем до сожжется», igne comburatur sic quod moriatur, – этот приговор над ним исполнится:

О, если б только с милыми разлука
Мне пламенем тоски неугасимой
Не пожирала тела на костях![28]

Данте, в изгнании, будет гореть до смерти на этом медленном огне тоски.