Во сне он, наверное, сполз с ковра, потому что холод каменного пола пронзил его до костей. Все члены его тела окоченели и отказывались ему повиноваться. В какой-то момент Данте привиделось, что кто-то расставил по помещению множество зеркал, в которых отражались ужасные и неверные образы — отражения страшных существ совсем другого мира. Внутри зеркал извивались огненные демоны, их змеиные хвосты вились по полу, как щупальца, подползавшие к подсвечникам.
Не до конца понимая, что видит это лишь во сне, Данте поднялся на ноги и попятился от зеркал к выходу из проклятого аббатства, но замер на месте, окаменев от страха. В одном из зеркал раздалось рычание. Теперь зеркала образовали собою восьмиугольник, в центре которого разверзлась бездна. Из нее доносилось эхо страшного грохота и чьи-то вопли. Казалось, в преисподнюю рухнула огромная колоннада, увлекшая за собой толпу людей. Приблизившись к провалу и заглянув в него, Данте увидел, что из его недр неумолимо поднимается бесформенная и ужасная черная масса. Поэт хотел бежать, но ноги ему не повиновались, и он замер на месте, содрогаясь от страха.
На глазах у окаменевшего Данте из пропасти поднялся огромный бородач с двумя лицами, украшавший собою нос галеры с мертвецами на борту. Оба его рта терзали клыками человеческие тела. Гигант рычал и мотал головой. Вокруг него летали кровавые брызги и куски человеческого мяса.
Поэт с ужасом заметил, что люди в зубах у гиганта еще живы и корчатся в смертельных муках, испуская душераздирающие вопли. Двое людей в золотых коронах. Два короля. Отец и сын…
ГЛАВА VII
Не успел Данте наполнить водой его оловянный кубок, как Бернардо вырвал его из рук поэта и стал жадно пить, оторвавшись от стакана лишь после того, как осушил его до дна. Его трясло. У него стучали зубы.
Наконец ему стало чуть лучше, он заметил Данте и вежливо предложил ему садиться, убрав несколько фолиантов с единственной в комнате деревянной табуретки.
Убедившись в том, что его гость уселся, ученый оперся спиной о подушку.
— Чем могу вам служить, мессир Данте?
— Я хотел узнать у вас кое-что о жизни императора Фридриха.
Бернардо едва заметно кивнул.
— Мог ли уцелеть один из его отпрысков?
Историк пожал плечами. Внезапно он заметил у себя на пальце чернильное пятнышко и принялся пристально его изучать с таким видом, словно оно могло дать ответ на любой вопрос. Наконец он поднял глаза на поэта и пробормотал:
— Это возможно. А что?
— В последнее время происходят странные вещи. У меня какие-то предчувствия, я слышал туманные намеки и надеялся на то, что вы об этом знаете больше других.
— Фридриху не подходят обычные мерки. Его по праву считают самым замечательным человеком нашего времени. Его называли Чудом света. Очень многое в нем самом и в его жизни неясно. Своим трудом я пытаюсь пролить свет на то, что до сих пор считалось неизвестным, но очень многое так и останется загадкой. Многое о нем безвозвратно забыто, иное — случайно или нарочно искажено. Очень долго многие не верили в его смерть. Совсем недавно в германских землях появился человек, утверждавший, что он — император Фридрих, некогда скрывшийся от своих недругов, а теперь вернувшийся спасти империю.
— Ему поверили?
— Да. Несколько лет он скитался в тех краях, окруженный армией приверженцев, готовых отдать за него жизнь… Что же до вашего вопроса, я не могу дать на него ни отрицательного, ни положительного ответа.
Данте ждал, что еще скажет Бернардо, но тот, кажется, не хотел раскрывать тайну. Некоторое время он выжидательно смотрел на Данте и наконец заговорил:
— Династия Гогенштауфенов прекратилась со смертью злополучного Конрада[37]
. Других законных наследников у императора не было. Однако Фридрих любил многих женщин…— У него было много незаконнорожденных детей?
— Превеликое множество настоящих, а еще больше — вымышленных. У него не было, пожалуй, ни одной наложницы, которая не хвасталась, что зачала от самого императора. Да и сам Фридрих был не склонен опровергать некоторые слухи. Ведь он был убежден в том, что плодовитость — атрибут настоящего величия, а многочисленное потомство укрепит династию и умерит аппетит ненасытных законных наследников. Фридрих не желал отказываться от власти до дня естественной кончины, положенного ему матерью-природой.
— А не было ли среди его незаконнорожденных детей такого, который мог бы — с большими основаниями, чем остальные — претендовать на наследство?
— Точно не знаю. Может, и был. Именно это я и хочу выяснить, изучая труды моего учителя, — уклончиво ответил Бернардо, кивнув на стол с бумагами.