Дантист живет этажом выше

Дверь из грубых некрашеных досок, соединенных темными чугунными болтами, приоткрылась, заглянул милиционер:

— Товарищ Салтыков, здесь к вам гражданин Попов просится.

При фамилии Попов начальник угро вздрогнул. Посмотрел на папку. Сказал торопливо и недовольно:

— Да-да, пропустите!

Костюм из белого полотна на Попове был конечно же из магазина портного Макарова — лучшее мужское платье, готовое и на заказ.

Попову уже исполнилось сорок. Был он коренастым, немного сутулым. Но возможно, так-казалось из-за короткой шеи. Волосы с сединой.

Войдя, остановился у порога. Сдержанно кивнул:

— Я — Попов Андрей Зотикович. Брат Вадима.

Салтыков показал рукой на стул:

— Прошу.

— Я приехал сегодня утренним поездом. Узнал о беде с Вадимом.

— От кого узнали? — строго спросил Салтыков.

— Соседка сказала.

— Фамилия соседки?

— Тетя Айша. Фамилия, кажется, Такмозян. Точно, Такмозян.

— Куда вы ездили? — Салтыкова скрутила изжога. Он не смотрел на посетителя, а лицо из землистого стало чуть ли не зеленым.

— В Ростов.

— С какой целью?

Попов с недоумением глядел на Салтыкова. Ответил почти обиженно:

— По делам... У меня фотоателье в городе. Я ездил к контрагенту за химикалиями. Их нужно было получить срочно, потому что истекал срок...

Салтыков повернулся к тумбочке, налил в стакан воды из графина, спросил Попова:

— Скажите, пожалуйста, Вадим знал о вашей поездке?

— Да.

— Когда вы видели его в последний раз?

— В день отъезда. 28 мая. В субботу, что-то около одиннадцати дня. Я пришел к нему в гостиницу. Взял у него деньги.

— Большую сумму? — поинтересовался Салтыков.

— Нет. Он должен был пятьдесят рублей. А тут мне потребовались деньги. Фотоматериалы сейчас — чистое разорение... Я находился у него, может, минуты две. Потом мы вместе, вышли. Он направлялся в магазин с намерением купить электролампочки.

Только сейчас Салтыков вспомнил — художественная фотография Андрея Попова. Исполнение фотопортретов: черных, сеткой и красками. Производственные снимки — специальными объективами.

— У вашего брата были враги, как вы думаете? — спросил Салтыков.

— Относительно врагов я ничего не знаю. А вот относительно женщин он был весьма неразборчив. Я несколько раз предупреждал, что добром это не кончится...

Сегодня утром ко мне пришла Таня Шелепнева. Она в гостинице буфетчицей или горничной работает. Не знаю... Она попросила у меня разрешения зайти в комнату Вадима, чтобы найти там свой письма к нему. Во-первых, у меня не было ключей от комнаты брата. Но их можно было взять у тети Айши, которая убирает у нас. Однако я сказал Шелепневой, что не могу этого сделать без разрешения милиции. Она расстроилась. Боится, что о письмах станет известно мужу. Я попытался убедить ее, что милиция умеет хранить чужие тайны... По-моему, она не успокоилась...

В этот момент на столе Салтыкова задребезжал телефон. Начальник угро снял трубку с такой тоской в глазах, что казалось, в следующую секунду он расплачется.

— Да. Салтыков. Ну чего тебе? — Приналег на стол, вернее, на руку, которая прикрывала край стола. — До восьми вечера дежурит. Ладно... Пригласи ее на полдевятого.

Положил трубку. Выпрямился.

— Шелепнева... — Салтыков не мог сразу найти нужного слова, — его любовь... его увлечение... прошлого времени или последнего?

Попов смутился, даже покраснел:

— Не знаю... К нему домой она давно не ходила. Но они вместе работали. Встречались почти ежедневно.

5

Весь день небо хмурилось, облака плыли низко, над самыми крышами. Плыли, как корабли, друг за другом. Порой они огибали солнце, порой заслоняли его. Жару сменял дождь. Духоту — ветер. В домах хлопали окна. Звенело стекло...

Наступал вечер...

— Таким образом, — говорил Боровицкий, — мы определили три этапа революционного движения на Кавказе... Он проводил политбеседу с сотрудниками Донугро и горугро, со всеми теми, кто в этот вечер оказался на Красноармейской, 39.

За окном ударил гром. Рама качнулась. Каиров взял мраморное пресс-папье, просунул его между рамой и подоконником. Дождь вдруг полил с необыкновенной силой, но вода не заливала в окно. Ветер сносил ее к тротуару. Она изгибалась заметно, как полотнище паруса, закипала на асфальте белыми частыми пузырями. В окнах начал вспыхивать свет, размытый, оранжевый, похожий на отблески костров.

Приоткрылась дверь, из окна потянули ветром, точно из трубы. На пороге стоял сотрудник в новой милицейской форме, с красной повязкой на левом рукаве.

— Дежурные оперативники по горугро, на выход! — крикнул он звонким мальчишеским голосом.

Трое оперативников поднялись, сняли со спинок стула пиджаки, направились к выходу.

— Что случилось? — спросил Боровицкий.

— Убийство на Александро-Невском кладбище! — молодо и бодро доложил милиционер. — Гражданина нашли с финкой в груди. И записку: «Во всем виновата она».

— Может, и виновата, — негромко заметил кто-то.

— Ладно, не будем отвлекаться! — строго сказал Боровицкий. — Продолжим занятия...

После занятий Боровицкий попросил Каирова к себе в кабинет. Прежде чем начать разговор, Боровицкий включил свет, задернул шторы. Только после этого распахнул одну раму.