Утром Марта Игоревна, измученная зубной болью, дала согласие поехать к стоматологу. Я позвонила Владимиру, и в двенадцать дня мы уже входили в его кабинет. Радуясь, что не мне предстоит знакомство с бормашиной, я усадила несчастную вдову в кресло и, оставив ее на попечение симпатичного доктора, пошла искать самого Владимира.
Дантист сидел в кабинете.
– Даша, – не очень приветливо проговорил он, – входите, сейчас велю подать кофе.
Я поблагодарила и спросила, почему больше не приходит Ева.
– Отправил девочку в закрытую школу-интернат, – пояснил Владимир. – Без матери совсем от рук отбилась, не слушается, грубит, выкрасила волосы в рыжий цвет. Ну, ничего, в интернате живо отобьют охоту безобразничать.
Я тихонечко размешивала ложечкой сахар, думая про себя: «Ну и жук. Избавился от девчонки, запихнул в казарму. Конечно, чужой ребенок, не своя кровиночка». Но вслух сказала другое:
– А Юра как же?
Владимир расцвел в улыбке:
– Растет не по дням, а по часам. Говорить пытается. Нанял ему няню, такую приятную даму. В общем, жизнь без Нелли как-то устраивается.
– Можно взять у вас адрес школы Евы? Если разрешите, Маша пригласит девочку к нам на выходные.
– Лучше не надо, – протянул стоматолог.
– Почему?
Владимир не сумел найти достойной причины для отказа и крайне нехотя дал адрес интерната.
Тут в кабинет привели вдову.
– Странное дело, – пробормотал смотревший несчастную врач, – все зубы залечены. Сделали рентген – корни в порядке. Может, отправить на консультацию к невропатологу?
Домой мы с Мартой Игоревной вернулись, когда Наташка разливала по тарелкам суп. Кока увидела мать и вжала голову в плечи. Тема преспокойненько отрезал кусок батона. «Ну, сейчас разгорится бой», – подумала я, прикидывая, под каким предлогом можно убежать наверх. Но случилось невероятное. Вдова рухнула на стул и устало произнесла:
– Ладно уж, живите вместе, раз решили. Ты, Кока, не сердись. Люблю тебя, дуру, вот и хотела принца подобрать. Да, видно, не судьба. Прозаик вроде ничего, будем надеяться, что любит тебя, а не приданое.
Кока взвизгнула и кинулась, плача, целовать мать. От облегчения Наташка пролила горячий суп на голову вертевшегося под ногами Снапа. Пес взвизгнул и побежал утирать морду о накидку на диване. Но мы, переполненные радостью, не обратили внимания на его поведение. Маня кричала, что подарит молодым супругам картину; Зайка обнимала Коку, Аркадий требовал шампанского. Наконец принесли бутылку, разлили по бокалам. Тема хитро улыбнулся:
– Очень рад, что вы не против нашего брака. Кока – лучшая из женщин. Надеюсь, сумею сделать ее счастливой. Кстати, зубы ведь уже больше не болят?
Марта Игоревна пощелкала челюстями и внимательно поглядела на зятя.
В пятницу вечером Аркадий привез Еву. Девочка похудела, а волосы у нее действительно были рыжие.
– Как дела? – бодро осведомилась я.
– Нормально, – пробормотала девочка.
Примерно через час в спальню ворвалась возмущенная Маруся.
– Мама! – по обыкновению заорала дочь.
Я вздрогнула и уронила том Агаты Кристи.
– Что случилось?
– Ты должна помочь Евке. Просто безобразие, – пыхтела Маня.
Отложив детектив, я выслушала пылкую речь дочери.
Оказывается, Еве очень плохо в интернате. Уроки начинаются в восемь утра, и детей поднимают в половине седьмого. В ванной не бывает горячей воды. Девочки вынуждены умываться холодной. Тепловатая жидкость течет из кранов только вечером, когда предписывается принимать душ.
В спальне живет шесть девочек, две из них слегка недоразвиты, а одна страдает энурезом и регулярно ходит под себя. Ночью всегда нараспашку открыто окно, а одеяло тонюсенькое, и Ева ужасно мерзнет. Кормят отвратительно. На завтрак жидкая овсянка и бурда под названием какао. В три часа дают тарелку водянистого супа, горстку отварных овощей и микроскопический кусок мяса. На ужин предлагается малосъедобный омлет. Чая и кофе не дают вообще. Что до печенья, конфет, фруктов, то за две недели Ева не увидела этих лакомств ни разу. Ни сыра, ни колбасы, ни йогуртов…
Уроки длятся до трех часов. Потом небольшой перерыв, и снова уроки до шести. В шесть выводят во двор на прогулку, где учащиеся ходят парами целый час. С семи до восьми у детей свободное время, но ни телевизора, ни видеомагнитофона в интернате нет. Спицы, иголки, нитки держать в комнатах не разрешается. В девять часов во всем помещении гасят свет. Домой можно уехать на субботу и воскресенье, если нет замечаний по поведению. А заработать их очень просто. Дежурный педагог придирается к плохо заправленной кровати, к беспорядку в тумбочке или невычищенным туфлям. К тому же в любой момент могут открыть шкаф и обыскать вещи, изымая запрещенные конфеты, шоколадки, жвачки.
Я пришла в негодование. Нет, о чем думал Владимир, отправляя несчастную сироту в подобное заведение! Конечно, неродная дочь, но если девочка говорит правду, потребую, чтобы отец забрал ее домой.