Дантон

Халат снимается лишь тогда, когда нужно сходить в нотариальную контору, чтобы заполнить очередной контракт о приобретении нового участка земли. За пару недель Дантон совершает восемь таких приобретений на сумму в несколько тысяч ливров. Это немного, но каждая покупка радует сердце и глаз.

Когда с ним пытаются заговорить о политике, он сатанеет.

– Не мешайте моему покою! Никто не имеет права требовать отчета в моем безделье!..

И все же… О проклятье!.. Нет, видимо, ему никуда не уйти, нигде не спрятаться от того, что преследует, как неотвратимый рок. Нигде…

Жорж сам вырывает газету из рук соседа.

Да, верно… Жирондисты казнены. Все – и Бриссо, и Ласурс, и Верньо, и многие другие… Казнена бывшая королева, Мария Антуанетта… Казнен Лебрен, бывший министр иностранных дел, с которым Жорж был так близок… Казнен – о небо! – герцог Орлеанский, которого не спасла его новая фамилия «Эгалите»…

Кровавые круги плывут перед глазами Дантона. Каждый день – новые вести. Вот на плаху вступила Манон Ролан, а вот и старый Байи – всего за несколько дней до казни Антуана Барнава…

Все они в прошлом – враги Дантона. Но почему же его вовсе не радует их гибель? Почему его вообще ничто больше не радует?..

В ноябре неожиданно приезжает близкий родственник Жоржа, Мерже. Его срочно прислал из Парижа Куртуа. Дело совсем плохо. Друзей Дантона громят по всей линии, о нем самом распускают слухи, будто он бежал в Швейцарию, над головами всех их нависла смертельная угроза.

– Робеспьер и его сторонники решили тебя доконать. Торопись…

Дантон пожимает плечами.

– Неужели они хотят моей смерти? Они не посмеют!..

Потом хватает Мерже за руку.

– Поезжай, скажи Робеспьеру, что я не замедлю его уничтожить! Его и всю его свору!..

Но где-то в глубине души голос, слышный одному только Жоржу, шепчет тихо, но внятно: – Я исчерпал себя.

10. ЛИЦОМ К ЛИЦУ (НОЯБРЬ 1793 – МАРТ 1794)

Мир или перемирие?

Максимилиан пересек улицу Сент-Оноре в том месте, где переходил ее обычно, и, как обычно, машинально взглянул на шпиль якобинской церкви. Шпиль был едва различим: наступали сумерки, а уличное освещение в этом году не баловало жителей столицы.

Было не только темно, но и зябко. Фример – «месяц изморози» – подходил к середине. Сильные холода еще не наступили, но уже чувствовалось первое дыхание ранней декабрьской стужи.

Парижане знали: зима будет суровой. Ибо беда не приходит в одиночку. Если нет хлеба – не купишь и овощей, если нет топлива – жди лютых морозов.

На улицах молчаливый людской поток не убывал ни днем, ни ночью. Люди двигались медленно, а больше стояли. Стояли с вечера до зари и с зари до полудня. Слово «хвост» получило новый смысл. И когда говорили: «Становись в хвост!» – каждый понимал, что это значит. Хвосты были и у булочных, торговавших исключительно «хлебом равенства», и у мясных магазинов, которые часто не торговали ничем, и на рынках, оскудевших сверх всякой меры.

А тут еще на глазах у измученных женщин жирные молодчики выволакивали из лавок коровьи и бараньи туши, а потом лавки запирались на замки: мяса нет. Все знали, куда уходят продукты: столы богачей были постоянно переполнены снедью, купленной по спекулятивным ценам…

Максимилиан Робеспьер также знал все это, знал очень хорошо. Его квартирная хозяйка, гражданка Дюпле, каждое утро за чашкой кофе посвящала своего жильца в очередные трудности жизни и знакомила со слухами, циркулировавшими по городу.

Да что там слухи! Ему, как главе правительства, было известно, разумеется, гораздо больше. Слухи, отклики общественного мнения лишь укрепляли и обостряли его невеселые мысли.

Правда, Максимилиан мог быть многим доволен. И гордость, которую по временам, выступая в Конвенте, он испытывал, была законной. За последние месяцы революционное правительство проделало поистине титанический труд. Огненное кольцо контрреволюции было успешно прорвано. Новая армия, созданная невероятной энергией и волей, гнала неприятеля от границ. Уже сломлена большая часть антиправительственных мятежей – взят Лион, не сегодня-завтра будет освобожден Тулон, почти замирена Вандея. Окончательно сброшены со счетов жирондисты: их лидеры вместе с последышами фельянов сложили головы на эшафоте. В целях облегчения нужды народа декретирован всеобщий максимум – проведена нормировка цен на предметы первой необходимости. Центральная продовольственная комиссия разрабатывает новые меры, направленные на ликвидацию голода и его последствий.

Все это показывало, что «Комитет Робеспьера» хорошо знает свое дело и вполне достоин доверия патриотов.

Но чем больше побед одерживало правительство, тем очевиднее становилось Неподкупному, что прежнему единству монтаньяров приходит конец. Зрела новая междоусобная борьба, еще более тяжелая, чем прежде. И конечные результаты этой борьбы было трудно предвидеть.