Дантон

Многие члены Конвента, и в первую очередь лидеры «болота», начинают понимать. Так вот она, оборотная сторона медали! Вот почему демагог гремит шесть недель подряд! Это снова не более чем тактический маневр. Трибун хочет успокоить народ, уверить его в солидарности с ним Конвента, а тем временем с помощью денег, с помощью тайной закулисной игры ввести все движение в подходящие рамки и спокойно завершить революцию!

Да, это воистину «политические средства»!

Это превосходная идея. И кому же воплотить ее в жизнь, как не ее автору, так блестяще показавшему свои способности в подобных делах в дни своего министерства?..

Тем, кто еще пребывает в нерешительности, Дантон подсказывает:

– Я не состою и никогда не буду состоять в каком-либо Комитете, но я заявляю, что Комитет общественного спасения представлен истинными патриотами, а тот, кто осмелится клеветать на него, либо плохой патриот, либо человек заблуждающийся…

Иначе говоря, оратор предлагает себя в члены Комитета.

Это понимают уже все. Один из депутатов центра восклицает:

– У Дантона революционная голова; только он сам может воплотить свой замысел; я предлагаю, помимо его воли, включить его в состав Комитета общественного спасения…

Многие аплодируют. Предложение силами «болота» превращается в декрет.

Цепь замыкается. И революционное правительство и Жорж Дантон, как его руководитель, одновременно становятся явью:

Он выиграл схватку и может снова торжествовать.

В течение двух дней после этого он молчит.

Долгие сорок восемь часов и наяву и во сне упрямые сомнения, все более настойчивые и неотступные, гвоздят его ум.

Он добился того, чего как будто страстно желал. И что же? Капля яда с самого начала проникает в чашу радости, а затем смертоносная отрава обволакивает все…

Еще задолго до того, как кампания завершилась, Жорж смутно чувствовал, что на этот раз все должно обернуться иначе, чем в прошлые годы.

Другое время, другие люди, другие цели и средства.

То, что для него было лишь тактикой, для народа превращалось в стратегию. Разглагольствуя о терроре, о революционной армии, об утеснении богачей, Дантон лишь занимался декламацией. Громкими речами он снова хотел привлечь к себе сердца простых людей, с тем чтобы, овладев их волей, остановить их намерения и закончить революцию так, как было выгодно ему и ему подобным. Но санкюлот заметно изменился за годы революции. Он повзрослел и поумнел. Раньше он был легковерен и с охотой помогал тем, кого считал своими «благодетелями» и «отцами». Теперь простолюдин начинал бороться за собственные цели. Он терял прежнее доверие к тем, кто обольщал его фразами. Он хотел не фраз, а дел.

Но что же означали бы эти дела? К чему привели бы требования санкюлотов, претворись они в жизнь? Прежде всего к удару по новым собственникам, к ограничению богатств, к репрессиям против тех, кто хотел спокойно пользоваться всеми благами, принесенными буржуазной революцией.

Иначе говоря, удар предназначался в первую очередь лично ему, Дантону. Об этом совершенно ясно сказал еще в июле Жак Ру. Об этом теперь все громче и громче начинали говорить другие.

Далеко не случайно, что от Жоржа совсем отвернулись его старые боевые друзья – кордельеры. В Клубе кордельеров, где сейчас господствует Эбер, Дантона поносят последними словами. Да и якобинцы становятся все более подозрительными. Все чаще интересуются его состоянием, источниками его богатств. Все труднее оказывается оправдаться и уйти за соцветия революционных фраз.

– Стыдно быть сейчас богатым! – сказал член Конвента Жозеф Фуше. И хотя сам Фуше бесстыднейший пройдоха и лицемер, фраза его стала популярной и повторяется повсюду…

Ставка на Комитет, превращенный в высший правительственный орган, в этих условиях казалась Дантону якорем спасения. Он встрепенулся, проявил нечеловеческие усилия и добился своего избрания. Но чем внимательнее он смотрит вокруг, тем более приходит к выводу, что и эта победа обманчива.

Не случайно, разумеется, в тот самый день, когда Конвент утвердил его избрание, в Комитет вошли так же его два врага – Колло д'Эрбуа и Билло-Варенн. Билло-Варенн особенно ненавидел своего бывшего патрона, подозревая его в двурушничестве и мздоимстве. Между тем последние дантонисты один за другим исключались из Комитета. Барер совершенно переменил ориентацию и во всем подпевает Робеспьеру, а Робеспьер…

Нет, Жорж чувствует, что с Неподкупным ему и не примириться и не совладать. Именно потому, что его соперник – Неподкупный. Теперь народ верит только неподкупным. Робеспьера, всегда демонстрирующего свои чистые руки, слушают много охотнее, чем Дантона. Робеспьер кажется скромным, он не лезет вперед, он будто бы даже и не мечтает о персональной власти: ведь 5 сентября он демонстративно покинул заседание Конвента, лишь только зашла речь о революционном правительстве!

И тем не менее диктатором будет именно он. Этот педант и тихоня, этот близорукий аскет, который так внимательно приглядывается к каждому шагу революции…

Дантон грохочет, но что толку? Взлеты его энергии лишь покрывают маячащие впереди пустоту и безысходность.