Дантон

Все это были преувеличения. Жалобы на усталость в устах тридцатипятилетнего «старика» звучали смешно и неубедительно. Нет, Дантон не выдохся и не исчерпал себя. Конец лета показал, что в прежнем могучем кордельере еще оставались и энергия, и хитрость, и зоркость. И, однако, какая-то крупица истины во всех этих жалобах, несомненно, имелась.

«Усталость» Дантона была сродни тому утомлению, которое фельяны испытывали весной 1792 года, а жирондисты – ровно год спустя. В основе ее лежали причины чисто политического характера: революция начинала перерастать Дантона. И по мере того как Жорж замечал, что остановить поток много труднее, чем плыть по его течению, а плыть по течению он больше не желал, да и не мог, росли апатия и неверие в собственные силы.

Август и сентябрь 1793 года увидели последний – не очень длительный и не очень яркий – взлет Жоржа Дантона.

То катастрофическое положение, которое переживала Франция в сентябре прошлого года, могло показаться чуть ли не легким по сравнению с тем, что выпало теперь на долю якобинской республики.

Удары сыпались со всех сторон, и каждый мог оказаться смертельным.

Восстание 31 мая – 2 июня открыло дорогу гражданской войне. Если прежде контрреволюционные вылазки в отдельных департаментах были лишь неприятными эпизодами, то после падения Жиронды отдельные вспышки превратились в общий пожар, охвативший две трети страны. Лидеры повергнутой партии, объединяясь с бывшими аристократами и фельянами, организовали целую цепь мятежей, огненным кольцом охвативших Париж и центральные районы Франции. В Нормандии и Лангедоке, в Бретани, Вандее и Провансе, в Бордо, Лионе, Ниме, Марселе и Тулоне – повсюду в богатых провинциях и крупных центрах свирепствовал разнузданный белый террор. Потоками лилась кровь патриотов. Вандейские роялисты вырезали целые города и спешили на соединение с армиями интервентов.

Интервенты как нельзя лучше использовали гражданскую войну. В то время как на востоке, после капитуляции Майнца и Валансьена, австрийцы нацеливались на Париж, англичане на юге стремились овладеть Тулоном, а на западе готовили десанты в Нормандию. Пять иностранных армий со всех сторон теснили обескровленное французское войско, потерявшее целеустремленность и дисциплину, деморализованное изменой и бездарностью своих генералов.

И как раз в это же самое время на якобинское правительство усилился грозный натиск слева. Народные массы, четыре года подряд тщетно ждавшие удовлетворения своих нужд, не желали слушать новых сказок и старались практически закрепить июньскую победу над жирондистами.

Монтаньяры-якобинцы были горды своим аграрным законодательством.

А крестьяне в деревнях и селах настаивали на гораздо большем: они требовали раздела крупных земельных владений и раздачи участков, причем раздачи немедленной.

Монтаньяры-якобинцы считали свою новую конституцию верхом совершенства.

А их недавние союзники, «бешеные», громили эту конституцию, и Жак Ру, выступая у решетки Конвента, заявлял:

– Свобода – лишь пустой звук, когда один класс может морить голодом другой. Равенство – пустой призрак, когда богатый путем скупок получает право над жизнью своих близких. Республика – пустой термин, если контрреволюция со дня на день произвольно меняет цены на продукты, продукты, к которым три четверти граждан не могут прикоснуться без слез…

То, что буржуа Дантону казалось концом, для санкюлота Ру было лишь началом, отправным пунктом для решительных действий. И в одной из своих речей вождь «бешеных» не постеснялся прямо указать на Жоржа и его друзей, утопавших в излишествах среди голодного народа.

Если в марте Жорж Дантон был готов опереться на «бешеных», то в июле – августе они становились его смертельными врагами. Агитация Ру и его соратников напугала якобинское правительство в целом. Монтаньярам удалось разгромить «бешеных» и бросить в тюрьму их вождей. Но это не решало сложного вопроса, тем более что идеи Ру и Варле тотчас же подхватила левая фракция самих якобинцев, возглавляемая Эбером и Шометом.

Все это вместе взятое подсказало монтаньярам нехитрую и единственно верную мысль: необходимость концентрации власти. Демократическую конституцию следовало отложить до лучших времен. Только революционная диктатура в столь гибельных условиях могла спасти якобинскую республику.

«Нужна единая воля…» – записал Робеспьер в своем блокноте. Еще недавно Неподкупный и его сторонники боялись как огня «призрака диктатуры». Теперь этот призрак обрастал плотью и становился непреоборимой реальностью. Оставалось лишь подчиниться этой реальности.

Но кто же возглавит диктатуру? Где подлинный неустрашимый вождь? Кому по силам и по достоинствам это нелегкое бремя?

Возможных кандидатов лишь два: Робеспьер и Дантон.

Жорж видит, что у Робеспьера ряд важных преимуществ, и прежде всего, Максимилиан стоит во главе Комитета общественного спасения, вероятного органа диктатуры, а он, Жорж, только что бесславно выброшен из этого Комитета.