Дантон

Комиссары 28 секций, собравшиеся в полночь на Гревской площади, провозгласили себя «Революционной Парижской коммуной десятого августа». Эта Коммуна вначале заседала одновременно со старым муниципалитетом, а затем заставила его уступить себе место. Под утро новая Коммуна пополнила свой состав за счет ряда видных демократов: были дополнительно избраны Робеспьер, Люлье, Колло д'Эрбуа, Эбер, Паш и многие другие.

Дантон, так же как и его шеф Манюэль, присоединился к повстанческой Коммуне и принял участие в ее работе.

– В муниципалитете я громогласно требовал смертной казни для Манда, – заявлял Жорж впоследствии.

Манд – офицер-роялист, незадолго перед этим утвержденный двором в качестве главнокомандующего национальной гвардией. Он должен был руководить обороной Тюильрийского дворца. Ночью прежняя, «законная» Коммуна вызвала его для объяснений; офицер, зная, из кого состоит Генеральный совет Коммуны, не сомневался, что легко даст эти «объяснения». Однако ему пришлось иметь дело с новой Коммуной, которая, естественно, отнеслась к нему как к врагу и злодею. Он был допрошен и убит выстрелом из пистолета на крыльце Ратуши. Революционная Коммуна назначила начальником национальной гвардии своего человека – вожака Сент-Антуанского предместья Сантера, того самого Сантера, с которым Дантон вел предварительные переговоры днем 9 августа.

Устранение Манда и смена руководства национальной гвардии были фактами большого значения. Двор сразу потерял контроль над национальной гвардией. Это помогло народным агитаторам перетянуть на свою сторону и те отряды гвардейцев, которые сначала собирались защищать Тюильри.

Так был подготовлен последний, решающий тур восстания.

«…Ночь мы провели в жестоком волнении. Камилл вернулся в час; он заснул на моем плече. Габриэль Дантон была рядом со мной, она как будто готовилась встретить известие о смерти своего мужа. „Нет, – сказала я ей, – больше невозможно терпеть!“

Когда рассвело, я предложила отправиться к нам, чтобы отдохнуть[16]. Камилл лег. Я велела приготовить в гостиной походную кровать с матрацем и одеялом. Габриэль бросилась на постель и немного подремала. Я тоже легла и заснула под звон набата, который теперь раздавался со всех сторон.

Мы встали. Камилл ушел, обнадежив меня, что не будет подвергаться опасности. Мы с Габриэлью сели завтракать.

Часы пробили десять, одиннадцать, а мы все еще ничего не знали. Взяв несколько вчерашних газет, мы уселись на диване в гостиной и начали читать. В то время как Габриэль читала вслух одну из статей, мне показалось, что раздался пушечный выстрел. Вскоре я услышала еще несколько выстрелов, но ничего не говорила. Они участились. Тогда я сказала: „Стреляют из пушек“. Габриэль прислушивается, слышит, бледнеет, падает и теряет сознание. Я раздела ее. Я сама была близка к обмороку, но необходимость оказать ей помощь придала мне силы. Она, наконец, пришла в себя…»

Выстрелы, которые так напугали обеих женщин и которые Люсиль впервые услышала после одиннадцати часов утра, в действительности начались много ранее.

Вооруженный народ, в течение ночи собиравшийся в секциях, двинулся к Тюильри незадолго до восьми часов. С пением «Марсельезы» повстанцы заполнили Карусельную площадь. Народ был настроен мирно и не желал кровопролития. Казалось, начнутся переговоры. Но король вместе со всей своею семьей к этому времени уже трусливо покинул Тюильри и бежал под защиту Законодательного собрания, тогда как его верные швейцарцы и дворяне имели инструкцию любыми средствами защищать опустевший дворец.

Около десяти часов раздался первый провокационный залп. Площадь окрасилась кровью санкюлотов. Снова и снова гремели выстрелы…

Но дело монархии было давно уже безнадежно проиграно. Вслед за национальными гвардейцами дворец оставили конные жандармы и артиллеристы.

Теперь жерла орудий, еще недавно защищавших Тюильри, были обращены против его стен. Артиллерийские залпы гремели один за другим.

Новая атака закончилась полной победой повстанцев. Последние защитники дворца бежали. Лишь немногим из них удалось спасти свою жизнь.

«…Мы слышали крики и плач на улице, мы думали, что весь Париж утопает в крови. Все же мы набрались мужества и отправились к Дантонам.

Кричали: „К оружию!“, все спешили. Мы нашли ворота Торгового двора закрытыми. Никто не открывал, не отвечая на стук и просьбы. Хотели было прошмыгнуть через пекарню, но булочник захлопнул дверь прямо перед нами. Я была вне себя. Наконец нам открыли.

Как долго мы оставались в неведении! Но вот пришли люди и сказали, что победа одержана. В час дня пришли все и рассказали, что произошло. Сведения были жестоки. Несколько марсельцев оказались в числе убитых…

Робер вернулся после обеда и дал нам страшное описание того, что видел. Весь день мы слушали о событиях ночи и утра…»

Люсиль не передает услышанного рассказа. В общих чертах мы можем его восполнить.