Дао путника. Травелоги

– Шведов.

– Но ведь колонизаторами были датчане?

– Так это когда было, а шведы все еще тут: длинные, бледноглазые, белобрысые.

– А исландцы?

– Высокие, синеокие, огневолосые.

– Викинги?

– Не совсем. Викинг – это глагол, не национальность, а хобби, позволяющее, когда нет дел дома, путешествовать в дальние края, знакомиться с местными жителями и убивать их.

Один такой, рыжий и могучий, сидел со мной за обедом. По профессии Эггерт Йохансон был скорняком. Кроме того, он играл на гитаре в клубе “О-блади, о-блада”, искал Грааль в центре острова, подозревал в исландцах потерянное колено Израиля и объезжал коней из собственных конюшен, но только весной, потому что зимой представлял на миланском дефиле придуманные им платья из лососевой кожи. Ярый защитник природы, Эггерт умел ею пользоваться и шил из тюленьих шкур непромокаемые сапожки.

– И ради этого, – ужаснулась соседка-американка, – вы убиваете тюленей?

– Нет, мэм, – вежливо ответил викинг, – я делаю это из удовольствия.

К Америке исландцы относятся покровительственно. Ведь Лейф Эриксон ее не только открыл, но и привез в Новый Свет демократию, родившуюся на первом в Европе парламенте – тинге.

Впрочем, как сказал Черчилль, “у исландцев хватило ума забыть, что они открыли Америку”. Зато, когда во время войны Америка открыла – и оккупировала – Исландию, это не прошло для острова даром. Разбогатев на военных поставках, вся страна купила телевизоры и вместе с оккупантами смотрела американские передачи задолго до того, как они добрались до континента. Поэтому по-английски исландцы говорят лучше всех в Европе.

Расположившись, как я, между Америкой и Европой, Исландия со всеми дружит. Я убедился в этом на приеме у президента, с которым повара запросто обсуждали кулинарные перспективы, не вынимая рук из карманов.

Меня, однако, мучил другой вопрос. Изучив старинный особняк, я нашел много интересного. Рог нарвала, палехскую шкатулку, портрет Путина, когда он был президентом, портрет Путина, когда он президентом уже и еще не был, фото Обамы, меч викинга с рунами на лезвии. Чего в доме не было, так это охраны. Не выдержав, я пробился к президенту и задал прямой вопрос:

– Мистер президент, где вы их прячете?

– А зачем нам охранники? – сказал он, будто цитируя саги. – Я присмотрю за вами, вы – за мной.

– Завидно живете.

– Приезжайте еще, адрес простой: шестьдесят шестой градус.

Gezellig

Посвящается Дафне и Владимиру Рябоконь

Выше голландцев только масаи, но те редко забираются так далеко на север. Истинные размеры голландской нации, однако, скрадывает сидячий образ жизни – в седле. Решив приобщиться, я зашел в сырую пещеру, где сдавали напрокат велосипеды переимчивым иностранцам.

– Предпочитаете по-мужски или по-дамски? – осведомился хозяин.

– Pardon? – переспросил я, сделав вид, что не понял, потому что и вправду не понял. Амстердам славится красными фонарями, и я засомневался, идет ли речь о велосипедах.

Устав ждать, хозяин вывел черную машину. Рама оказалась мне по грудь, закинуть ногу на круп я и не пытался.

– Давайте для дам, раз я ростом не вышел, – сказал я и уселся на черную уродину. Красивых велосипедов в Голландии я не видел даже на витринах.

– Если вы покупаете дешевый велосипед, – объяснили мне, – то наверняка краденый, а если дорогой, то точно украдут. Но важнее всего – не уронить ключи от дорогого замка в канал, когда пристегиваешься к перилам.

Помимо ключей, на дне лежат велосипеды.

– Наши каналы, – дежурно пошутил гид, – заполняет метр воды, метр ила и метр велосипедов.

– Это не шутка, – возразили местные, – каждый год власти вынимают из воды двадцать тысяч велосипедов.

– Как же они там оказались?

– Обряд взросления. В шестидесятые юные американки сжигали лифчики; голландцы топят велосипеды, бунтуя против родителей.

– Странно, Нидерланды представлялись мне оплотом здравомыслия.

– До поры до времени. Вспомни тюльпановую истерику. У нас шестнадцать миллионов человек топчется по стране, которая на треть меньше твоей Латвии. Легкое безумие приучает к толерантности.

Усвоив урок, я тут же выехал навстречу движению. Велосипедисты, пряча глаза, вежливо объезжали меня без протеста и назидания. Развернувшись, я влился в поток, настолько густой, что сперва шарахался – и зря.

– Главное – не пытайся уклониться, – наставляли меня, – тут на это не рассчитывают.

И действительно, даже в час пик велосипедисты движутся, словно рыбы в косяке, никогда не сталкиваясь.

Голландский быт и в седле прочно налажен. Одни курят, другие жуют, многих сопровождают собаки, молодые – на привязи, избалованные – в корзине. Студенты колесят синхронно, не переставая флиртовать и спорить. Мамаши прогуливают детей в деревянных прицепах. Мальчишки, словно в русской деревне, везут девиц на багажнике. (У одной с ног свалились красные сабо, и я решил, что она тоже приезжая.) Общественный транспорт стирает индивидуальность, индивидуальный ее прячет, велосипед подчеркивает.