Дао религии. Как лучшие духовные принципы работают на ваше счастье

Семья была местом, где «цзюньцзы» учился гуманизму и человеческой зрелости.30 Она была школой сострадания. Однако «человеколюбие» ( жэнь ) не могло ограничиваться семьей. У Конфуция мы находим картину, чем-то напоминающую буддийскую: каждый человек – в центре расходящихся концентрических кругов сострадания. 31 Уроки, которые «цзюньцзы» усваивал, заботясь о родителях, жене и родственниках, назидали и расширяли его сердце. Он сопереживал все большему и большему числу людей: сначала жителям своего города или деревни, затем соотечественникам, затем обитателям всего мира. В идеале «жэнь» должно стать безграничным – задача непростая, ведь надо отказаться от тщеславия, обид и властолюбия.32 И все-таки это задача реальная, а в чем-то и легкая, поскольку «жэнь» органично нашей природе. «Разве человеколюбие далеко от нас? – спрашивал Конфуций, – Если я хочу быть человеколюбивым, человеколюбие приходит».33

Следовавшие Пути обнаруживали, что он меняет их жизнь, хотя трудам конца-края не видно: «Умереть – и тогда только кончено».34 Конфуций не вдавался в теоретизирование относительно того, что происходит в конце пути: следовать «шу» – само по себе трансцендентный опыт, меняющий личность и уничтожающий эгоизм. О динамической природе «жэнь» хорошо сказал Янь Юань, самый талантливый ученик Конфуция.

...

Янь Юань со вздохом сказал: «Чем больше [я] всматриваюсь в учение [учителя], тем возвышеннее оно кажется; чем больше стараюсь проникнуть в него, тем тверже оно оказывается. [Я] вижу его впереди, но вдруг оно оказывается позади. Учитель шаг за шагом искусно завлекает людей, он расширяет мой ум с помощью образования, сдерживает меня посредством ритуала. Я хотел отказаться [от постижения его учения], но уже не смог».35

Человеколюбие выводило за рамки эгоизма и позволяло соприкоснуться со священным измерением, одновременно имманентным и трансцендентным…

Умер Конфуций в 479 году до н. э. Он считал, что дело его потерпело неудачу: властители остались глухи к призывам быть сострадательными. Тем не менее, он наложил неизгладимый отпечаток на китайскую духовность. Его влияния не избежали даже те, кто расходился с ним. Один из таких мыслителей – Мо-цзы (480–390 до н. э.). В отличие от Конфуция, он был из простой семьи, и его не привлекала аристократическая обрядовость. Это было время, когда Китай вошел в страшный период «сражающихся царств»: более крупные систематически уничтожили мелкие княжества, а затем воевали друг с другом, доколе не одержало верх одно из них, царство Цинь. Военные действия велись иначе, чем раньше.36 Старинные ритуалы были отброшены, а технология усовершенствовалась. Это увеличило эффективность, и военачальники вели боевые действия, стремясь покорить враждебное население, даже если это означало гибель женщин, детей и стариков. Зловещий знак того, что может случиться, если кора головного мозга обслуживает хищнические инстинкты рептильего сознания! Проповедь Мо-цзы была достаточно утилитарной и прагматической. Подобно Конфуцию, он делал основной упор на «жэнь», но полагал (ошибочно!), что Конфуций исказил правильную этику, привязав ее к семье. Мо-цзы хотел заменить потенциальный эгоизм родственных уз широким альтруизмом. «С другими следует обращаться как с самим собой», – учил он. Эта любовь должна быть «всеохватной и включать всех».37 Единственный способ прекратить братоубийство в Китае состоит в том, чтобы убедить правителей следовать «цзянь ай».

«Цзянь ай» часто переводят как «всеобщая любовь», но Мо-цзы был не столь сентиментален.38 Скорее уж, это «забота обо всех»: «ай» – беспристрастное благоволение, которое связано не столько с эмоциями, сколько с чувством равенства всех людей и уважением ко всем людям без исключения. Без «цзянь ай» даже такие хорошие качества, как любовь к семье и к родине, вырождаются в массовый эгоизм. Правители, отмечал Мо-цзы, любят только свою страну, а на чужие страны нападают. Такие нападения были бы невозможны, если бы правители пеклись не только о себе. «Относись к другой стране как к своей собственной, и к другому человеку как к себе самому, – призывал он, – если владыки стран будут заботиться друг о друге, они не будут воевать». Он был убежден: «Бедствия, грабежи, ненависть и обиды всегда возникают в мире из-за недостатка цзянь ай ».39