Дар

Стефан непонимающе посмотрел на него.

— Женщина с клеймом двухголовой змеи. Северянка. Я вам говорил.

— А! — Стефан облегченно вздохнул. — Право слово, что‑то там ничего толком не узнается, хе‑хе.

Стефан вспомнил, что у женщины нашли камею с гравировкой «К от Й», и подумал, что можно об этом упомянуть, но тут они вошли в мертвецкую. Стефана обдало сыростью, вонью гниения, и все мысли пропали. Он машинально остановился. Врач зажег светильники на стенах, а те сцедили голубоватый свет на белые столы, которые бесконечными рядами уходили в темноту. На каждом под простыней лежало тело.

— Вот она, — врач подошел к третьему слева столу и зажег еще одну лампу. В углу лежал открытый саквояж, и Стефан бросился к нему, как к спасению. — Что вы… уточнить?

— А пускай и все, молодой человек, — выдавил Стефан. Он услышал, как с шуршанием оттянули простыню, и наклонился к саквояжу, чтобы не слышать мерзкого звука. Каждый предмет, который принесла девушка в музей, снабдили биркой и пронумеровали, словно экспонаты странной выставки: перья, черная ткань, батон серого хлеба. Переносная лампа. Нож.

— Все? Ладно. Ну… много внешних повреждений. Порезы — судя по всему, кухонным ножом из ее вещей.

«Ботинки, куски ткани, — перебирал мысленно Стефан, чтобы отвлечься, — диплом об окончании историко‑культурного факультета. Роза».

— Проколы. Это шипами той розы, на которую вы смотрите.

«Бутылка вина, лейкопластырь, виноград, сигареты».

— Мелкие ссадины. Царапины. Порезы во рту, на шее. В области детородных органов.

«Ножницы, гвозди. Металлический прут».

— На плечах и груди ожоги от сигарет. В ключицу вбит гвоздь. Почти вся левая половина тела обожжена.

Стефана повело в сторону.

— Вот оно как?..

— Видимо, ее облили ворванью и подожгли. Да я же вам уже…

Врач запнулся и замолчал.

Стефан потрогал шипы высохшей розы, что гнила на подкладке саквояжа, затем перевел взгляд на обугленную книгу. Он поднял ее и взвесил в руке. «Сказания Севера». Голова уже кружилась от мерзкого запаха гниения, ноги дрожали.

— Если так, отчего именно‑то она умерла? — почти нормальным голосом спросил Стефан.

— От болевого шока. Скорее всего, когда ее подожгли.

Стефан полистал деревянными пальцами книгу и наткнулся на страницу в бурых пятнах. Слева шел исторический очерк, а справа — текст сказания. Поверх букв проступали кровавые отпечатки тонких рук.

— А гниль‑то? Гниль?

— Вот гнили нет совсем.

Стефан цокнул языком и превозмог, заставил себя посмотреть на девушку. К облегчению, видно было только ее лицо, левую половину которого скрывала обгорелая маска верблюда. А справа — глаз, заклеенный пластырем, краешек улыбки, конец надписи «…ЕТКА» на лбу и бледная, в царапинах, кожа. Остальные детали прятала простыня.

— Нет, значит. Нет… Положим так. Скажите‑ка, откуда на ней маска?

— Так все и было. Видно, в конце на нее надели. Не знаю.

— И гнили как бы и нет? Ни вот на столечко?

— Совсем. Единственное тело из музея, которое не имеет ни следа этой заразы. Это сложно не заметить.

На Стефана навалилась слабость — такая, что и держать книгу стало тяжело. Он хотел положить томик в саквояж, но тут наткнулся взглядом на описание слева, где остались бурые отпечатки пальцев.

«В этой главе приведен полный текст Песни смерти. Она исполнялась в ритуалах почитания Марраша, правителя царства мертвых. Несмотря на свой пугающий образ, Марраш пользовался у северных кочевых племен репутацией жестокого, но справедливого бога, который взвешивал человеческие деяния. Известен пещерный город Уну‑ашли, где, судя по останкам, жители погибли именно во время выполнения ритуала почитания Марраша. Тем не менее причиной, вероятнее, стал вовсе не божественный суд, а взрыв пещерного газа, выбросы которого весьма часты в тех местах. Благо сам ритуал, начинающийся пусканием крови измученной голодом и отсутствием сна жертвы, заканчивался ее сожжением во сла…».