Дар

Бальтазаров метнул в него дикий взгляд и ухмыльнулся, обнажив длинные желтые клыки. Погрозил пальцем, взглядом окинул кухню, на секунду задержавшись на окне, за которым тучей вихрились голуби, взрыкнул было, но тотчас же повернулся к колонке и заулыбался своей жуткой зубастой улыбкой.

— Огонь, хорошо, это хорошо, — забубнил он. — Ну! — и он уселся на стул, предназначенный для него. — Чего пригорюнились, родственнички? А, Кир–рюха?! — и хохотнул, раззявив пасть полную острых зубов.

— Сеня, — выдохнула Ольга Александровна и начала сползать с табурета.

— Э, так негоже! А ну–ка, Степка, подыми мать, усади на стул. Хорошо же вы папку встречаете! — Бальтазаров потемнел лицом, — не надо мне тут обморочничать, несите водку, праздновать будем!

Ольга Александровна, несколько бессмысленным взглядом вперившись в пол, пробормотала:

— Так нет водки у нас… Кирилл… Олегович все выпил, уж несколько дней как…

— Значит, не ждали, — поморщился Бальтазаров, — а? — он злобно уставился на Степана и его девку — та взвизгнула и ринулась прочь из кухни. Степан, впрочем, выдержал отцовский взгляд и просипел:

— Так ты же… преставился, бать. Схоронили мы тебя…

— И что же? Ты мне не рад, сын? Может мне уйти? Водки хочу! — заорал он на весь дом гулким басом. — Бутылку, две! Неси, давай!

«Что же будет теперь? — внутренне верещал Снарядов, — ведь теперь конец всему, всему!»

Он явственно вспомнил беседу с похоронным стариком. Выходило так, что коль не принятый ни одним из миров чудовищный Бальтазаров нашел способ избежать тенет послежизни и вернуться в мир материальный, то все основополагающие законы вселенной пошатнулись и дали сбой.

«Господь не потерпит этой пакости! — верещал он беззвучно, — нас ждет апокалипсис! Мы, как колосс на глиняных ногах рухнем теперь, не только дом наш, не только страна наша, но и весь мир! Все устройство вселенское падет, ибо нет логики больше, нет неоспоримости. Иисус…»

— Ии–с–у-у–у–ус?! — проревел Бальтазаров, приподнявшись со стула, — Бог, значить?! Ты, Кирюха, в поэтичном пьянстве своем весь мозг проел. Тебе теперь одна дорога — на тот свет, и та благодаря мне заказана. Жалкий ты червь, Кирюха, безголосый и никчемный. Тебе книги заповедовали что? Не поминать имя Господне всуе! (Бальтазаров так зыркнул на Снарядова, что тот чуть не обмочился от страха.) А отчего завет такой дан был? Оттого что неведомо тебе истинное имя Господа нашего. Но я узнал!

Он хитро прищурился, и только сейчас Снарядов с тупым изумлением, хотя, казалось, что изумляться уже было нечему, заметил, что стул, на котором сидит Бальтазаров, выпустил кожистые щупальца и обвил ноги покойника.

— Имя Господне — АЗИМУТ! — изрек Бальтазаров, и в это мгновение на секунду стало абсолютно тихо кругом. Неслышно текла вода из крана, бесшумно ревело пламя в колонке, словно в немом кино мельтешили голуби за стеклом.

— Азимут, — в абсолютной тишине слово это прозвучало как приговор.

И снова мир обрел звуки.

— Конечно, Азимут, — встрял Степан, — потому что путь указывает. Ты, бать, вот что, лучше расскажи нам, как тебя черти в аду ебли, без этой фантасмагории!

Бальтазаров зыркнул на сына, приподнялся было со стула, и щупальца рванулись следом, и пламя из колонки потянулось за ним, но тотчас же сел обратно и устало произнес:

— Я тебе, паршивцу, сказал водки мне принести. Ступай в ларек, что под домом, и купи две бутылки. Подешевле бери, подлец, — он зевнул и как–то осунулся. — Не по себе мне тут с вами.

Все это время находящийся в экзистенциальном коконе Снарядов пытался совладать с мертвым ужасом, сковавшим его.

«Значит, Азимут, — шептал он, — теперь, когда имя Бога прозвучало, мы все погибнем. Нет спасения».

— Разумеется, нет, — снова прочитал его мысли Бальтазаров, — а вы бы и так сдохли. Как лемминги. Не волнуйся, Кирилл, ты подумай лучше о… сезонной миграции, — он снова зевнул и на сей раз ощутимо уменьшился в размерах, — или о генеральной уборке… Сегодня наступит конец света, и я пророк его.

— Надо было тебя разрубить! — заверещал Снарядов, — и отдать твоему отцу–матери и кладбищенскому деду–прадеду. Не тебе решать, когда миру конец! Не ты судить нас будешь!

— Кто же вас, тлю, судить будет? — рассудительно заявил Бальтазаров и значительно поглядел на сына. — Ты еще здесь?

— Я мигом, бать, — Степан изогнулся весь и попятился, то и дело мелко кланяясь, — щас все организуем. Не изволь! — пискнул он из коридора и хлопнул входной дверью.

— Ну вот, — Бальтазаров вперил взгляд в Снарядова, — не хотел, чтобы сын видел. А… пустое все! Через несколько часов рухнет мироздание, как карточный домик. — Он внезапно вскочил, на ходу раскрывая пасть шире, шире, шире, ухватился кряжистыми своими ручищами за Ольгу Александровну, находящуюся в полузабытьи, потянул ее к себе и заглотнул головою вперед, целиком затолкав в себя.

— Привети мне теффку, — проскрежетал он, издавая утробные звуки животом, — по–ом пововорим.

Снарядов потерял сознание.