Книга «A Course in Miracles» открывает нам выдающуюся истину: «Мысль о Боге приходит в спокойный разум». Другими словами, связь с Богом или со своей духовной сущностью происходит в уединении, в отсутствие привязанности к неизбывной суете физического мира. В своем эссе «Уединение в религиозных традициях» преподобная Клэр Макферсон определяет уединение как «намеренную и осознанную практику одиночества». Слово аутизм имеет греческий корень «аутос», то есть «сам», и означает такой вид уединения, при котором человек уходит внутрь себя — словно по концентрической спирали раковины улитки, — становясь отрешенным интровертом в мыслях и действиях. Любопытно, что слова монастырь и монах происходят от того же греческого слова в значении «один», или «единственный». Ранее я уже упоминал о том, что можно провести аналогию между аутистами, которые проводят жизнь в тишине, и людьми, давшими обет молчания для священного причастия и очищения. Преподобная Макферсон утверждает, что уединение является обязательным условием достижения такого просветления; и действительно, ведь индейцы в одиночку отправляются в пустыню, чтобы узреть видение, совершая своего рода обряд посвящения, переводящий их на новый уровень духовного развития. Появляется новый лексикон, независимый от речи, основанный на мыслях и догадках, образах и символах. Такое уединение было бы идиллией, если бы все стремились к нему — тогда мы могли бы общаться на одном уровне; однако молчание в жизни аутиста воцаряется не по его воле, то есть не является элементом «намеренной и осознанной практики одиночества», и для многих из тех, кого аутизм заставил замолчать, осознание собственной личной индивидуальности кажется недостижимым.
Барб Рентенбах, писательница-аутист, описывала свою жизнь как существование ледника, на котором даже аутисты не хотят зимовать. Открыв для себя альтернативу устной речи, Барб обрела свободу — благодаря пресловутому компромиссу — от «мучительно болезненного и длительного моратория безнадежности, ограниченности, гнева, неконтролируемого поведения, страха и глубокого одиночества». Она признается: «Слова освободили меня от оков и упорядочили кошмарный хаос. Да, это была жизнь в хаосе, я даже назвала бы это жизнью в аду». Две эти крайности создают трудно постижимый парадокс: с одной стороны, нейротипичные люди, стремящиеся к самовыражению, стремятся достичь возвышенного уединения и затем пожинают его духовные плоды, а с другой стороны аутисты, чтобы приспособиться к нейротипичному миру, должны вырваться из того самого уединения — которое Барб Рентенбах называет «адом», и которое так жаждут обрести нейротипичные просвещенные люди! Возможен ли какой-то нейротипический компромисс в этой ситуации, в том, как мы считаем, аутисты должны приобщаться к «реальному» миру (в противовес уединению в раковине улитки)? Барб предлагает решение — единение человеческих душ в перемирии — для всех, кто стремится понять, как существуют те, кто кочует по жизни в полной тишине на леднике аутизма.