Дар Божий

По улице шел Николай Власович, сосед. Кира заметила, что он собирается заходить к себе, и окликнула его:

— Простите! Вы не знаете, всё ли в порядке с Мишей, который тут живет?

— С Мишей? — переспросил Коваленко, — Я недавно разговаривал с Татьяной, ну, матерью его. Говорила, что Миша к бабке своей жить уехал, на время или навсегда, не знаю.

Открыв калитку, он снова повернулся:

— У них вообще тут недавно день открытых дверей, странное что-то ночью было, приезжали незнакомые люди, что-то вынесли, из дома, закопали в саду, а потом уехали.

— А куда?

— А я знаю? Туда, в сторону моста Патона, — Коваленко махнул рукой. Калитка за ним скрипнула, а Кира постояла еще немного перед забором и побрела дальше по улице, только не назад к Бастионной, за хлебушком, а куда сосед Миши указал.

Перед тем, как улица стала понижаться, слева была заброшенная усадьба. Все остальные еще стояли крепко, а в этой и дверка в заборе висела косо, на соплях, и в саду царило запустение, только чужие люди все яблоки да груши подобрали до единого. Пригорюнился дом, провалилась жестяная его крыша, побуревшая от дождя. Стена у входа осыпалась до перекрещивающихся диагоналями полос дранки. Под качелями, закрепленных меж двумя деревьями, поросла высокая трава.

За этой усадьбой улица поворачивала, а потом начинала спускаться, мимо почтового ящика и деревянного, черного от мазута сооружения, поддерживающего электрические провода. Один проулок убегал отсюда влево, а чуть ниже был перекресток с телефонной будкой.

Угловой забор слева был по плечо, и в саду проглядывали грядки, а за ними небольшой дом. Напротив отсюда, за серым высоченным забором усадьбы по склону выше, почти ничего не было видно, а тут как на ладони — и комната за отворенным окном, и дощатый хлам вдоль побеленной стены, и ссутулившийся человек в сером или вернее синем рабочем халате. Кира сначала не поняла, потом не поверила — у него на голове был мешок с прорезями, а на руках холщовые рукавицы какие бывают у сталеваров или каких-нибудь строителей. Медленно шаркая, он плыл от одного дерева к другому. Яблоня? Слива.

Очевидно заметил Киру, изменил направление, теперь к забору. Ближе, ближе, ближе. Всё, что пыталась рассмотреть Кира, это глаза в прорезях, но они пряталась в темноте.

Глава 30

Если дом, то непременно прячется в саду. Признак незрелости прозы, когда что-то прячется. В саду, или какая-то тень за деревьями. Какими именно деревьями, ты знаешь породы? Когда он снова сможет взять ручку и писать? Руки в рукавицах нестерпимо чесались, но деваться некуда, и так будет еще долго. Хорошо, что больше не кровоточат, но только без солнца. Попадает свет, сразу пересыхает кожа и лопается, а из трещин сочится и всё перемазывает кровь. Новая жизнь только начинается.

Миша брёл по саду чужой усадьбы на углу Пырятинского переулка. На голове — мешок, на руках — рукавицы. Задача найти в себе силы обойти все деревья. Так он делал несколько лет, как только смог подняться с кровати, утопшей в его крови несмотря на многие слои клеенки. Силы приходили медленно, а понимание и того медленнее.

Однажды из нового сада он увидел за забором, там на улице, самого себя, но без этого халата и мешка, и тот, другой он не узнал его, Мишу, хотя внимательно вглядывался и кажется испугался, когда дышащий со свистом Миша в халате двинулся к забору, едва волоча ноги.

Сколько бинтов ушло…

Он трогал языком голые десна и поначалу это было единственным его ощущением. А, нет, до этого возникли холод и тепло. Потом язык. Потом свет и тьма, а из их сочетания мутные образы, становившиеся всё четче, не день ото дня, а месяц за месяцем, как и нарастающий слух, улавливающий уже не пульсирующий шум и тишину в промежутках, но разнообразие и наконец голоса, хотя глухие, будто из бочки — и Миша помнил, что могло быть лучше, иначе.

Зеркал в доме не было, и это к лучшему. Еще когда Миша был слеп и не мог шевелиться, оставалось только лежать. Он смог наконец вплотную заняться воплощением мечты — съемкой «Экскурсии». Разом решились все вопросы — финансирование, актеры и актрисы. Всё было. Миша даже не заморачивался, как. Потом обмысливание усложнилось и «как» стало важным. Он лично шел на студию Довженко и листал там каталоги — большие альбомы с фотографиями и именами. Выписывал себе в блокнот, потом подходил к заведующей — дайте мне телефоны этого, этого, этой. За молодежью пришлось отправиться в институт имени Карпенко-Карого, к тому старому дому-корпусу на Ярославовом валу, как выходить ко Львовской площади. И уже на выходе, когда клеил у двери большое объявление о наборе актеров в первый отечественный фильм ужасов, встретил Ее с большой буквы — главную героиню фильма, или ГГ, как было написано в сценарии, где часть имен еще надлежало придумать.