Дар дождя

Отец настаивал, чтобы наша женская прислуга и сотрудницы фирмы укрылись у нас в доме на горе Пенанг вместе с Изабель. Большинство, хоть и было благодарно за предложение, предпочло остаться со своими семьями, но некоторые согласились.

– Как насчет Мин? – спросил я у дядюшки Лима, когда он вез нас на станцию фуникулера у подножия холма. Отец ехал следом на «Даймлере» с горничными, которые решили поехать наверх.

– В деревне ее защитят. Она слишком далеко от города, чтобы японцы обратили на нее внимание.

– А вы?

– Я, разумеется, останусь с господином Хаттоном, – ответил он.

Преданность дядюшки Лима Ноэлю была бесспорна, но я подозревал, что истинной причиной его решения были обязательства перед моим дедом, о которых он всегда отказывался говорить, несмотря на все мои попытки что-нибудь выведать.

На станции фуникулера мы встали в длинную очередь людей с грузом вещей и провизии. Было очевидно, что не нам одним пришла в голову мысль отправить женщин в горы.

– По крайней мере, эти не сбежали, – заметила Изабель.

Я промолчал, хотя снова почувствовал боль неловкости, которая развела нас по разные стороны. Было ясно, что сестра пыталась помириться, но мешали остатки моего упрямого гнева.

Толпа состояла из англичанок, китаянок и малаек. Англичанки взяли с собой собак, и те лаяли и рвались на поводках, усиливая шум от прощаний и детского плача. Отец отошел поговорить с ними.

– Какой ужас, – сказала Изабель, пока мы смотрели, как он успокаивал женщин. – Напомни мне потом, чтобы я не превратилась в выжившую из ума старуху, для которой собаки важнее людей.

– Вы, англичане, все равно под конец выживаете из ума, – бросил я, не подумав.

Она слегка ткнула меня кулаком в плечо, как часто делала, когда мои слова ее раздражали, и ни с того ни с сего во мне сверкнула обида.

– Прости меня за то, что я тогда сказала. – Она продела руку мне под локоть и притянула меня к себе. – Ты был прав, нам нужно было уговорить их уйти.

Я отмахнулся от ее извинений, обрадованный, что возникшая между нами холодность уходит.

– Мы все были на грани срыва.

– Только не ты. Я тебе завидую. У меня не получается так хорошо контролировать чувства. Уильям всегда говорил, что из нас всех ты был самым отстраненным и хладнокровным. Самым англичанистым англичанином, если на то пошло.

Ее слова лишили меня дара речи. Значит, вот как семья меня представляла, – холодным и бесчувственным, хотя я всего лишь пытался скрыть свою неуверенность в собственном месте в порядке вещей? Я чуть не расхохотался, недоверчиво и с горечью.

Отец вернулся к нам и обнял Изабель. Очередь двинулась.

– Будь осторожна. Когда все наладится, думаю, тебе надо выйти за Питера.

Изабель сжала его крепче.

– Спасибо, папа!

Он отпустил ее и обратился к горничным:

– Надеюсь, там вы будете в безопасности. Я буду молиться за вас. Да хранит вас бог.

Они поблагодарили его, некоторые прослезились. Он обернулся ко мне:

– Позаботься о них. Завтра утром я пришлю сюда машину, чтобы тебя встретили. – Он помолчал. – То, что я сказал позавчера… когда в доме были эти япошки… – начал он.

Я прервал его:

– Не надо больше ничего говорить.

Он посмотрел на меня с благодарностью и обнял так крепко, как – я с удивлением это понял – мне хотелось всю жизнь.

– Ты хороший мальчик, – сказал он и быстро поцеловал меня в щеку.

Он стоял рядом, пока мы все не залезли в деревянный вагончик фуникулера. Двери вагончика не закрывались, и одной из женщин – я узнал в ней госпожу Рейли, жену ювелира, – пришлось выйти и ждать следующего. Фуникулер дрогнул и пополз вниз по склону, но потом, когда вагон на вершине горы поехал вниз, канатные шкивы закрутились и медленно потянули нас вверх. Мы висели на поручнях; все сидячие места были заняты пышными дамами среднего возраста, которые яростно обмахивались веерами, словно птицы хлопали крыльями в переполненной клетке. Нас трясло по рельсам, и, пока направленная вниз сила спускавшегося вагона тянула нас вверх, я чувствовал, как жара постепенно сменялась прохладой.

На вершине, выходя со станции, мы увидели, как мимо пролетела эскадрилья истребителей-бомбардировщиков, спикировавших на Джорджтаун. Я насчитал больше пятидесяти. Солнце высвечивало кроваво-красные круги на фюзеляжах и крыльях, делая самолеты похожими на зиявшие раны. Когда они сбрасывали высоту, серебристые, похожие на рыб силуэты превращались в темные точки. Через несколько минут над гаванью поднялись клубы дыма.

– Они бомбят город, – сказала Изабель. – Будь они прокляты!

Облачка дыма превращались в густые и черные столбы. Самолеты летали над городом, сбрасывая новые порции бомб. В гавани маленькая флотилия нарезала бессмысленные круги, словно стая оглушенных уток в пруду. Некоторые корабли загорелись, взорвались и стали тонуть. Женщины вокруг нас обезумели, одна зашлась криком, что должна вернуться домой. «Они придут сюда, они придут сюда!» – повторяла она.

– Она права. Что, если они начнут бомбить гору? – спросила Изабель.