Дар дождя

Свет на востоке неба вздрогнул, став ярче, словно кто-то резко прибавил пламени в горелке керосиновой лампы. Яркое до жути сияние пульсировало красным, фиолетовым и невиданными оттенками, которым не существовало названия. На острове Эндо-сана птицы в панике сорвались с деревьев, дружно захлопав крыльями. Меня вдруг охватил холод, шедший из глубины моего существа; я судорожно вдохнул, будто на несколько секунд лишился дыхания. Мир замер в таком гнетущем молчании, что даже волны прервали свой вечный марш на берег.

И этот миг кончился, оставив меня в безмятежности. Мир зазвучал по-другому, не так уверенно.

В тот же вечер до нас дошли новости о бомбардировке Хиросимы. Я точно знал, что у прислуги в доме было спрятано радио, потому что настроение в Истане неуловимо менялось и мрачный настрой предшествовавших недель ощутимо отступил.

Я подождал Эндо-сана на газоне, и под горький чай он рассказал мне о полном масштабе разрушений в том городе. «Словно моей семьи никогда не было, словно меня самого никогда не было. Ты говоришь с привидением. Прошлого больше нет, меня ничто ни с чем не связывает». Его вычеркнули из истории.

Я попытался представить Пенанг стертым с лица земли: дороги и здания превращены в песок, песок переплавлен в стекло, стекло выпарено пеклом в пыль, развеянную жутким ветром, в котором не было ничего божественного, и ядовитый воздух убивал с каждым глотком.

– У нас был свой божественный ветер, и теперь американцы создали свой.

В тот день война закончилась, и мы оба это понимали.

На этот раз пришла моя очередь обнимать его, когда он содрогнулся в рыданиях. Я нашел в этом странное утешение. Мой палец нежно стирал слезы с его глаз, но они набегали снова. В тот день из него хлынула скорбь, накопившаяся за целую жизнь. Я лизнул палец, пробуя его слезы на вкус, и совсем не удивился, обнаружив, что в них не было ничего незнакомого. Я уже пробовал их раньше, очень-очень давно.

Последовавшую бомбардировку Нагасаки Эндо-сан принял хладнокровно. Я знал, что он плохо спал. Он часто выходил на балкон, глядя в сторону родины, словно тоскующий моряк. Мне не нужно было гадать, что его тяготило и не давало отдохнуть.

Спустя три дня император Японии, который маленьким мальчиком лазил по отмелям рядом с имением отца Эндо-сана, выуживая образцы для коллекции морских организмов, объявил о капитуляции.

Я взял свиток и развернул его. Его написали совсем недавно, и запах чернил еще не успел выветриться. Он пришел от Фудзихары, и моим первым побуждением было порвать его и сжечь. Вместо этого я дал краю бумаги плотно скрутиться обратно, чтобы встретиться с противоположным концом.

Я не слышал о Фудзихаре с тех пор, как покинул Пенанг, чтобы предупредить Кона. При оглашении моего приговора он не присутствовал, и я не мог вспомнить, приходил ли он на казнь отца. Теперь он просил у меня одолжения, и это привело меня в бешенство. Но я снова развернул свиток и собрался с мыслями.

К назначенному времени я подошел к его дому на Скотт-роуд. Сквозь открытые окна было слышно, как он играл на фортепьяно – марки «Бехштейн», которое мне когда-то было приказано для него реквизировать, – своего обычного Баха. Эта музыка была полна страха, она стала для меня частью тех ужасов, свидетелем которых меня принудили стать, и мне захотелось повернуться и уйти прочь. Но я знал, что было не время для слабости. Я позвал с веранды.

– Входи, – сказал Фудзихара, не прерывая игру.

Он сидел в гостиной, где рояль остался единственной мебелью. У одной из стен лежал тростниковый мат, и на нем, словно рыбины, пойманные на леску, лежали два меча, длинный и короткий.

Он доиграл, и на его лице появилось умиротворение. Оторвав пальцы от клавиш, Фудзихара осторожно закрыл крышку.

– Спасибо, что пришел.

На нем был белый хлопчатобумажный халат, и, когда он встал на колени на мате, я спросил:

– Почему вы именно меня выбрали помочь вам?

– Я хотел выбрать того, кто хотел бы увидеть, как я умру. А ты – ученик Эндо-сана, и у тебя должны быть отличные навыки.

Я шагнул к нему и поднял мечи. Коротким он собирался проткнуть живот и разрезать его, а я бы стоял за ним с длинным, наготове, чтобы завершить ритуал, если бы он дрогнул или потерял решимость.

Он улыбнулся.

– Тебе представилась возможность ублажить души своей сестры и тетки. – Его ладонь потянулась за коротким мечом.

Я не выпустил мечи из рук.

– Я не собираюсь вам помогать. Снаружи стоят несколько человек из антияпонского сопротивления. Они позаботятся ублажить души всех, кого вы замучили, все до единой.

Он отшатнулся от меня в потрясении, переведя взгляд на тех, кто встал у меня за спиной.

– Вы проиграли войну, Фудзихара. Но, что еще хуже, вы потеряли человечность. Я не позволю вам умереть достойной смертью.

Положив мечи на пианино, я обратился к предводителю группы:

– Делайте с ним что вам угодно.

Они подошли к Фудзихаре, чтобы его связать, и по их суровым, но довольным лицам я понял, что он будет страдать много и долго.

На пороге я остановился, оставалось еще кое-что.

– Когда закончите, сожгите рояль.