Дар Калиостро. Повести и рассказы

– Ну, я. И ничего смешного.

– Услышал Бог мои молитвы!

– Оля! За что?! – опешил Смагин.

– Ты расскажи лучше, куда после выпускного вечера сгинул?!

– Да что уж теперь… Столько воды утекло.

Ольга снова взяла Смагина под руку, и они пошли дальше.

– Ты прав. Воды утекло много. У тебя-то как? Не очень?

– Не очень, – подтвердил Смагин. – А у тебя, кажется, все получилось.

– Да. В общем, я в порядке.

VIII

В детстве Олечка Зубарева была толстухой. Это оттого, что она всегда слушалась старших и, следовательно, хорошо ела.

Сверстники не уставали зубоскалить по ее адресу – известно, как жестоки бывают дети. Радикальные перемены произошли в первом классе после того, как Олечка огрела Мишу Глотова, назвавшего ее «коровой», портфелем по голове. От кого-нибудь другого Олечка стерпела бы обиду, но Миша ей нравился, а потому простить его она не могла. То, что Миша ничего не знал о ее чувствах, оправданием служить ему не могло, потому что, как подсказывала Олечке интуиция, если бы он знал, то обозвал бы еще обиднее. В общем, не за просто так Миша рухнул на пол с сотрясением мозга.

Случился большой скандал (который впоследствии все же удалось замять). Олечка сильно переживала. Она почти не ела и совсем не слушалась старших. Через некоторое время Олечку невозможно было узнать: она очень похудела, а в характере ее прорезались такие черты, как своенравие, упрямство. Дети перестали ее дразнить и начали побаиваться. А несчастный Глотов навсегда, то есть до окончания школы, лишился Олиного расположения. Через несколько лет, когда Олечка расцветет и от нее пленительного запахнет женщиной, он об этом пожалеет…

Как раз в ту пору в их 10-м классе появился Смагин, переведенный из другой школы. Его посадили рядом со строптивой Ольгой, которая сразу же обозначила его половину парты, проведя границу совсем не посередине. Ничего особенного, на ее взгляд, Смагин собою не представлял: русоволосый, сероглазый, среднего роста. Правда, дед у него был академиком. Да сам он борьбой какой-то занимался. "Оттого, наверно, такой спокойный. Даже наглый – все время границу нарушает!" – возмущалась она про себя, но, странное дело, никакого возмущения не испытывала.

Чтобы вывести его из себя, Оле пришлось развернуть весь арсенал средств, накопленных в недавнем детстве. Безрезультатно.

Однажды, когда шел урок, она написала на форзаце его учебника по физике: "Милый Алеша! Помни свою ласковую соседку и пусть по ночам тебе снятся жабы!"

Смагин прочитал, улыбнулся, положил ей руку на колено и сказал:

– Оль, да хватит тебе…

Какой-то восторженный испуг толкнулся ей в сердце, оно забилось горячо, сладко замирая на вдохе, и не было сил, чтобы отвести в сторону его ладонь.

Потом Смагин все чаще и чаще клал ей руку на колено, осторожно скользя вверх по бедру. Оля таяла, почти теряла сознание. Ей было и страшно, и стыдно, и невыразимо хорошо. Она давно призналась себе, что втрескалась в Смагина, как последняя дура. И все ждала, когда же он, наконец, заговорит о происходящем.

Но Смагин молчал.

"Лапает девушку, сволочь… Как будто так и надо!" – злилась Оля.

Не дождалась она от Смагина ни признаний в любви, ни дальнейшего развития их странных отношений.

Сразу после окончания школы Смагин пропал. Оля прожила две мучительных недели, в течение которых только того и желала, чтобы он пришел, или позвонил, или чтоб его, гада, где-нибудь побили, и чтоб счастья ему вовек не видать, и чтоб…

Изведясь вконец, она позвонила Смагину и узнала, что его забрали в армию. Этому верилось с трудом, поскольку Смагин должен был поступать – и поступил бы наверняка! – в Строгановку.

Что оставалось бедной Оле? Ждать от Смагина писем? Или обидеться, не поверив в про армию? (А между тем, Смагина, и в самом деле, призвали. Восемнадцать ему исполнилось в начале июня, и наутро после выпускного вечера получил он повестку из военкомата. Подсказать Смагину, как поступить, было некому: дед и бабушка на даче, родители в командировке, а потому оказался он на призывном пункте.) Оля была в смятении. Благо, пришло время вступительных экзаменов в институт.

Абитуриентские страсти не оставили и следа от уныния и растерянности, а наступившая затем студенческая пора вернула ей и вкус, и радость жизни.

За Гену Мальцева Оля вышла замуж, когда они учились на пятом курсе. Конечно, она понимала, что выбор ее не совсем бескорыстен – наличие свекра – министра сулило множество выгод, – но старалась об этом не думать, тем более что Гена был и умен, и добр, и мил.

Куда только все подевалось через пару лет? Гена стал груб, много пил, таскался по приятелям. Поначалу Оля хотела уйти от него с полуторагодовалым сыном к маме и бабушке, но, представив, какой ад ожидает их в коммуналке, приняла другое решение.

Однажды, когда Гена пропадал неизвестно где, Оля вызвала жэковского слесаря, и тот поменял замки на входной двери их кооперативной, подаренной свекром, квартиры. Так была поставлена точка в совместной с Геной Мальцевым жизни. Кстати, Оля осталась навсегда благодарна бывшему свекру, который, помня о внуке, не стал ничего предпринимать.