Дар кариатид

Полюбит ли Степан ее Манечку и Феденьку, как своих детей? «Нет, не полюбит, — отвечала сама себе вдова. — Уж слишком жалеет Нину и Толика».

Что-то мрачно нашептывало Ефросинье, что не будь их, и не заглянул бы видный вдовец вместе с братом в ее дом. Обида, недовольство едкой дымкой обволакивали душу вдовы, но нет, не Степана винила она за неполное своё счастье — Нину и Толика.

* * *

Маня и Федя поглядывали на неожиданно объявившихся домочадцев искоса. Со Степаном, впрочем, вели себя почтительно, — привыкли бояться мужчину в доме, а уж со сверстниками не церемонились.

Старший, Федя, как и Толик, перешел в четвертый класс. А младшая, Маня, могла бы по возрасту быть Нине подружкой.

Где там! Даже не смотрит на сводную сестру. Разве что к столу иногда позовет, да и то с неохотой. «Нинка, иди есть», — процедит сквозь зубы. А чтоб поиграть вместе, об этом и речи нет.

Впрочем, и Нина с Толиком не пытались сблизиться с детьми Ефросиньи.

Федька… Одно слово — «бука». Кто захочет с ним играть? И Манька — неповоротливая, капризная. Во всей деревни нет у нее подружки.

То ли дело дочери дяди Никиты! Затейница Надюшка и тихая, задумчивая Нюша, научили Нину лепить фигурки из глины. Так у Нины появились новые куклы. У них не было имен. У них не было ни белокурых локонов, ни розовых платьев. А вместо голубых глаз с длинными ресницами удивленно и просто смотрели на мир глаза-угольки.

Но их, этих кукол, было много. Они дружили, ходили друг к другу в гости, но, конечно, только тогда, когда заканчивали управляться со своим хозяйством. А хозяйство у каждой было огромным — и коровы, и козы, и куры, и кони, и даже слоны…

Так и не заметишь, как время пройдет. Вот уж и щи в большой расписной миске на столе дымятся.

Увидит Нина, что хозяйка на стол накрывает, и скорее к дверям, чтобы не мешать обедать семье.

— Ты куда? — настигал ее на пороге строгий голос Ильи Кузьмича.

— Домой.

— Зачем? А ну вернись!

Как не послушаешься строгого окрика деда?

Нина робко возвращалась в избу, несмело садилась на лавку рядом с двоюродными братьями и сестрами. На обед Катерина варила щи из серой капусты с салом, а то и с курицей. И, конечно, гречневую кашу. Чего-чего, а гречки в деревне хватает. А если есть в избе щи да каша — голод семье не грозит.

А по праздникам в доме дяди Никиты пахло лепешками. Ни у кого во всей деревне не были они такими воздушными и ароматными, как у Катерины. Добрая и хозяйственная жена досталась Никите. В разговоре Катерина слегка проглатывала букву «л». За это и прозвали ее меткие деревенские языки «Ипешка».

К лепешкам Катерина ставила на стол миску со сметаной. Только мелькали ложки.

Ребята то и дело поглядывали на деда. С ним шутки плохи. Не заболтаешься и не зазеваешься за столом. А не то мигом по лбу получишь большой деревянной дедовой ложкой.

Опасалась и Нина этой грозной ложки, да только напрасно — жалел строгий дед сироту. Только нахмурится время от времени:

— Ты что ложку на нос повесила? А ну ешь, а то без тебя съедят все.

А после обеда девчонки бегали на луг. Сплетали в венки нехитрые в своей простоте полевые цветы — солнечные одуванчики, нежные ромашки, подрагивающие лепестками на ветру, небесные колокольчики.

В венке таком смотреть в чистую воду ручью — одно удовольствие. Улыбается, колышется от ветра отражение, а к нему уже спешит стайка уток. И девчонки забудут уже о душистых венках и будут смотреть на сизую семейку, а потом снова вернутся к своим куклам с их коровами и слонами, пока не разгонит по домам влажный от росы и уже не по-летнему прохладный вечер.

* * *

В субботу Ефросинья делала уборку, щедро раздавая приказания пасынку и падчерице. Нина выбивала одеяла и подушки, а после принималась за грязные котлы, скопившиеся за неделю. Ефросинья натирала сковородки, чтобы к приходу Степана все в доме блестело.

Толик с утра носил ведрами воду. Худенькие плечи паренька опускались под тяжестью коромысла. Да только помощи ждать было неоткуда. Не от Федьки же, в конце концов? Этот знай себе сидит сиднем на лавочке с подсолнухом. И Манька с ним рядом семечки лущит.

Нина подметала пол, и Ефросинья, придирчиво пройдясь взглядом по углам, бралась за тряпку.

Эту работу она не доверяла падчерице. Только грязь по углам развезет! А чтобы в доме была чистота да уют, нужна заботливая женская рука.

Вымыв пол, так, что в доме влажно пахло чистотой, Ефросинья брала собранный еще с вечера узелок и шла на другой конец деревни в истопленную уже, лениво исходящую паром баню.

Во всей деревни всего-то было четыре бани — у Тихона да у его родни.

К ним и ходили париться со всей округи.

Ефросинья возвращалась из бани розовая, пропахшая березовым паром с полотенцем, чалмой повязанным вокруг головы.

Дома Фрося ставила в печку два чугуна и после этого садилась перед зеркалом со сколотым уголком, выпускала на волю тяжелые волосы с рыжиной и долго расчесывала их гребнем, пытливо смотрела в серебристую гладь, как будто в зеркальной глубине пыталась разглядеть свое будущее.

Нетерпеливое бульканье чугунов возвращало вдову к привычным хлопотам.