Дар кариатид

Выкапывать картошку пришлось узникам, работавшим в лесу. Хуже всего было, когда накрапывавший дождь разрыдался ливнем, таким желанным летом и таким неприятным глубокой осенью, тем более, что в поле не было ни раскидистых деревьев, ни беседок, где можно было бы спрятаться от хлестких потоков воды.

После этого ливня Нина простудилась и теперь опасливо поглядывала на остатки урожая. Как бы снова не попасть под проливной ливень в поле…

Иван с Володей только что обрубили сучья с большого срубленного дуба.

Нина и Илюшка носили охапки хвороста к дороге.

— Что за неповоротливая девчонка? — ворчал Иван вслед Нине.

Теперь ему не на ком было вымещать раздражение в бараке.

Он взялся было браниться с Яноком, но поляк отвечал на выпады соседа молчаливым презрением, и теперь Ивану только и оставалось, что довольствоваться угрюмым ворчанием в лесу.

Что-то, похожее на безумие, поселилось в его взгляде, а сам он, заросший и оборванный, напоминал медведя, разбуженного среди зимней спячки.

Нина давно привыкла не обращать внимание на замечания мужчины, полные бессильной злобы.

Но на этот раз не то от обидных слов, не от тяжелой ноши почувствовала, как к глазам подступают слезинки.

Так незаметно по дождинке, по капле дождем уйдет в землю жизнь. Внезапно, как ноябрь, нагрянет старость. Нина остановилась, бросила охапку на землю. Нет, старости не будет никогда, как никогда не будет у нее детей и внуков. Только бревна и сучья. И насмешки Ивана.

А однажды какой-нибудь холодный ливень разбушуется в теле чахоткой, а потом…

Девочка выпрямилась, поправила сбившийся платок, и слезы заструились по ее лицу.

Нина плакала не от жалости к себе. Он уже не помнила о собственных невзгодах.

По полю гнали с собаками большую группу людей.

Почти все, молодые и старые, мужчины и женщины, были курчавы и темноволосы. Изможденные фигурки были сгорблены и жалки, одежда болталась лохмотьями, а лица немцев с прикладами особенно свирепы. И по этому «особенно» угадывалось, что по полю гнали евреев.

Некоторые наклонялись на ходу, вырывали с опустевших грядок брюкву и прямо с комьями земли отправляли ее в рот. Немецкие приклады тут же опускались на спины несчастных. Этой дорогой евреев гнали в печь.

В той стороне прошлым летом скрылись два мотоцикла, увозившие дядю Федора и тетю Марусю в тревожную даль.

Нина смотрела вслед удалявшейся рывками голодной оборванной толпе, пока из грустной задумчивости ее не вывел голос Ивана.

— Что, так и будешь стоять? — нахмурился он и ехидно добавил. — Правильно, пусть другие работают.

Девочка оторвала, наконец, взгляд от опустевшего унылого поля и пошла за новой охапкой.

Глава 39 Предрождественское

В первый раз Берта не радовалась, что скоро Рождество. А ведь раньше каждый год ждала его, как чуда. Да он чудо и есть. Разве не волшебство снова почувствовать себя маленькой девочкой, радоваться шелесту подарочных упаковок и блеску новогодних игрушек? Ёлкой служил орешник во дворе. В этом году на нём было мало игрушек. Берта подошла к окну полюбоваться, как покачиваются на ветвях ангелы, птицы и звёзды, а над ними — часы, похожие на настоящие. Она даже разрешила Курту забраться на дерево, чтобы повесить их повыше. А теперь Берта подумала о том, что зря оставила в большой картонной коробке мышат и ёжиков. С ними на орешнике было бы веселее. Берта даже хотела вынуть из коробки оставшиеся игрушки, но потом решила, что веселее не станет всё равно, зато так орешник похож на маленькое праздничное небо, и даже часы на нём как-то странно кстати. Остановились.

Снежинки лениво кружили в воздухе и всё же медленно, но неизбежно падали.

Берта знала, почему ей грустно. Потому что Алан далеко. Там высоко, там холодно. Там в небе кружит смерть, и нет ни звёзд, ни ангелов, ни птиц…

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Берта отошла от окна. По лестнице послышался стук деревянных башмаков. Нина закончила убирать первый этаж и поднималась на второй.

Курта и Ирму Берта отослала в пекарню с пирогом. Сегодня будет с черникой. Хозяйка спохватилась, что походит время обеда, а надо бы еще сварить картошки.

Вот-вот придет муж и дети. Картошка же ещё даже не чищена. Мысленно ругая себя за рассеянность, Берта выглянула из кухни.

— Нина!

Девочка отозвалась чуть удивленно, осторожной белкой сбежала вниз. Обычно хозяйка не окликала её, пока она не уберет весь дом и двор. Только тогда отпускала: «Иди», и даже в последнее время стала давать на дорогу бутербродик. Два тоненькие кусочка хлеба скрепляли то маргарин, то повидло, то нутряное сало, присыпанное колечками лука.

Куда вкуснее, чем ягоды рябины у Черного замка. Хотя Нина по-прежнему не упускала случая пощипать её на обратном пути.

Ягод осталось мало, почти всё склевали птицы. Но уцелевшие были сочные, сладкие, мягкие от мороза.

Хозяйка протянула Нине ножик и указала на большое блюдо с картошкой. Девочка удивилась ещё больше. Берта никогда не пускала её на кухню. Впрочем, и сейчас хозяйка держала её под прицелом незлого, но бдительного взгляда.