А после службы был легкий завтрак, на который были приглашены иподиаконы. Роль иподиаконов в богослужении понятна, и оказаться в храме в этом качестве теоретически мог бы любой семинарист, но сидеть за одним столом со Святейшим Патриархом… Это было что-то из области невозможного. Тем не менее я сидел за одним столом с Патриархом вместе с отцом Феодором, владыкой Сергием и другими. Сидел и думал: «Надо же! Еще вчера в Саранске с мамой, бабушкой, а сегодня…» Впору хоть опять себя иголкой колоть – не сплю ли.
С той поры, со дня памяти святителя Филиппа, началось мое близкое знакомство с семьей Соколовых. Отца Феодора мы видели нечасто, он редко бывал в Патриархии. Там в саду был флигелек, куда мы, младшие иподиаконы, обязательно возвращались после всех служб в московских храмах. Старший иподиакон отец Сергий всегда был при Патриархе, отец Агафодор и мы. Вот такой компанией мы там и жили. Конечно, что-то менялось, например, на место иеродиакона Пантелеймона пришел отец Петр (Карпусюк), теперешний епископ Друцкий, викарий Витебской епархии.
Никогда я себя никому не навязывал, всегда всех стеснялся, смирял себя тем, что мне нужно посидеть одному, почитать, помолиться, чтобы «не засветиться». А отец Феодор, наоборот, вытаскивал меня «в свет», обтесывал потихоньку.
Пригласил он меня на свою свадьбу. После венчания была очень торжественная свадьба в банкетном зале гостиницы «Советская». Для меня все это было ново, раньше никогда я не был на таких мероприятиях, тем более в Москве. Помню всех сестер и брата матушки Галины. Мы сидели за столом рядом, привыкали друг к другу. Очень скоро торжественность обстановки уступила место праздничному веселью. То один за столом запоет, то другой, а мы, иподиаконы, сидели кучкой и дружно так запели «Во кузнице». Всем очень понравилось, подружки, сестры матушки, – к нам. И тут уж мы начали, как говорят, «давать песняка» вместе. Так и осталось в моей памяти живое чувство присутствия с гостями на трапезе.
Осенью в год смерти Брежнева медицинская комиссия признала меня годным для армейского послушания. С лаврской площади нас троих, одного семинариста (кстати, полного тезки брата матушки Галины, да еще из той же деревни) и двоих из академии, проводили в армию. И мы втроем попали в одну часть – на ядерный полигон в Семипалатинск.
Перед этим я попросил отца Сергия меня от иподиаконства освободить, и с сентября я ни с кем не общался. Уже в армии под Новый год получил письмо от отца Сергия. Оно у меня хранится до сих пор. Писал он о самых обычных вещах. Владыка Сергий вообще был человеком очень простым, несмотря на то что держал себя с достоинством. Иначе и нельзя было – келейник Патриарха. Все это понимали и держались с ним на почтительной дистанции. Прислал он мне письмо, в котором описывал иподиаконские будни, и среди прочего описал такой эпизод. Приведу его полностью:
Слова Святейшего Пимена оказались пророческими, но петь-то я мог и хотел только «Богу моему», а меня заставляли петь нечто другое.
В Семипалатинск мы, лаврские, попали в канун 35-летия открытия полигона. Застали там еще домик, в котором Берия останавливался. К этому дню начальство, силами личного состава, готовило, как водится, праздничный концерт. Оно и понятно, не взрыв же устраивать по этому поводу. Нас троих еще не сразу взяли в часть, политработники проверяли нашу благонадежность. Но поговорили с нами, поняли, что мы вполне нормальные ребята, а для страховки все-таки рассовали по разным подразделениям. Так и оставались мы до дня окончания службы под зорким наблюдением политотдела. Взяли нас с такой установкой: «Только не думайте, будто мы не знаем, что все церковные семинаристы хорошо поют» – и с первого дня включили нас в программу концерта. Шел Рождественский пост, я душевно противился натиску политотдела петь постом, говорил, что не могу без благословения решиться на такое дело. Откровенно говоря, я не очень-то искал благословения. И так ясно: пройдет пост – и можно петь. А тут приходит это письмо от Сергия. Звоню начальнику политотдела: «Товарищ полковник, благословение получено».
Дни летят, служба идет, идет и подготовка к концерту, он планировался на 15–20 мая. Ждали маршала рода войск из Москвы, какую-то комиссию, потому что там взрыв все-таки тоже готовился.