Дар мертвеца

На фронте Хэмиш часто рассказывал ему о ней. Трудно было представить ее девушкой, которая косила сено в жаркий августовский день 1914 года. Или шла по улице в высокогорной деревушке рядом с высоким мужчиной в солдатской форме, прощалась с ним. Хэмиш выкрикнул ее имя, когда его расстреливали… Да, он хотел умереть, но не хотел остаться во Франции, вдали от дома, от старинного кладбища, на котором покоились его предки. Он не хотел жить… но хотел вернуться к Фионе.

У Ратлиджа закружилась голова. Чувствует ли Фиона Макдоналд присутствие Хэмиша рядом с собой, как Ратлидж чувствовал присутствие Росса Тревора в доме крестного на окраине Эдинбурга? Странная вещь… некоторые люди способны оставить во времени или пространстве очень яркий отпечаток. И уж кому-кому, как не ей, знать, как сильно Хэмиш любил родные горы. Плакала ли она ночами в подушку, потому что ей больше некуда было прийти со своим горем? А может, она уходила гулять в горы, где Хэмиш казался ей ближе, чем на любом кладбище?

Первое впечатление о Фионе Макдоналд сложилось у Ратлиджа после краткого, безмолвного, но напряженного противостояния. Он невольно задумался о преступлении, которое она совершила — точнее, в котором обвинялась. Он вспомнил, что стал должником Хэмиша Маклауда — ведь капрал погиб из-за него… Тяжкое бремя, принесенное им с войны в глубинах подсознания, стало еще тяжелее.

Он развернулся кругом и, не говоря ни слова, вышел из камеры. Ошеломленный Оливер остался стоять на пороге, нерешительно косясь на женщину, которую так хотел повидать Ратлидж.

Ратлидж задыхался, он почти ничего не видел. Сердце бешено билось в груди. По пути он больно ударился о край стола. С трудом нашел выход, распахнул дверь и вышел на улицу, прямо под дождь.

Он не сразу сообразил, что сзади, в дверях, стоит инспектор Оливер и что-то говорит…

— Извините… — ответил он, не поворачиваясь к Оливеру. Ратлидж боялся того, что инспектор может прочесть у него на лице. Понимая, что Оливер ждет объяснений, он промямлил: — Мне вдруг стало трудно дышать… — От дождя намокло пальто, волосы прилипли к черепу. Сколько времени он простоял здесь? Наверное, долго! Он не мог вспомнить, он был не в состоянии думать, он не мог избавиться от ужаса.

Издав первый ужасный крик, Хэмиш вдруг умолк. Но его присутствие тяжело давило на Ратлиджа.

Ратлидж заставил себя проглотить подступившую к горлу желчь и с трудом развернулся к Оливеру.

— Извините, — повторил он и медленно продолжал, стараясь взять себя в руки: — Наверное… съел что-нибудь…

— Никогда не видел, чтобы человек так бледнел. Мне показалось, вы увидели привидение.

— Нет… — Фиона Макдоналд не была привидением.

«Что же мне делать? — спрашивал себя Ратлидж. — Я должен позвонить Боулсу, потребовать, чтобы меня освободили…»

Но тем самым он заботился о себе. А как же она?

Во имя всего святого, как же она?!

Что, если он бросит ее и ее повесят? Тогда ему придется покончить с собой, другого выхода просто не останется. Он не вынесет дополнительной ноши, ведь и без того постоянно носит с собой груз собственной вины! Какое сокрушительное поражение! А ведь он так старался восстановиться, стать таким, каким был прежде. Он станет жертвой Хэмиша…

Его убьет не немецкий пистолет, а его собственный.

Оливер что-то спрашивал. Не вернуться ли ему в отель? Не выпить ли воды? Он не помнил.

— Нет, не нужно, все будет хорошо…

— Тогда перестаньте стоять под дождем, старина! Даже я здесь промок до нитки! — Дверь захлопнулась.

Ратлидж обернулся, снова открыл дверь и вошел в приемную полицейского участка.

— Мне уже лучше, — сказал он.

— Не похоже. Вот, сядьте.

Ратлидж взял придвинутый стул и попробовал сесть. Мышцы словно окаменели, пришлось приложить усилие, чтобы заставить их подчиняться. Оливер сунул ему в руку стакан с водой. Ратлидж притворялся, будто пьет. Он не мог сделать ни глотка: боялся подавиться и выставить себя на посмешище.

Он пришел в себя далеко не сразу. Постепенно комната обретала очертания, четкость. Ратлидж огляделся. Увидел стены, выкрашенные безобразной коричневой краской, старые письменные столы и стулья — наверное, они старше его… С потолка светила лампочка, в углах плясали тени. Взгляд его упал на лицо Оливера, выжидательное и настороженное. Оливер не понимал, что с Ратлиджем и чего он хочет.

Ратлидж глубоко вздохнул:

— Ладно. Давайте вернемся в камеру. — Хэмиш у него в подсознании оглушительно ревел, и боль, которую он причинял, ослепляла Ратлиджа.

— Вы уверены? Честно признаюсь, я не испытываю желания подтирать за вами полы.

Ратлидж едва не расхохотался — напряжение должно было найти выход. Тошнота — меньшая из бед.

— Не волнуйтесь, меня не вырвет.

Следом за Оливером он вернулся в камеру, которая раньше, наверное, служила кухней. В довольно просторном помещении почти не было мебели, кроме узкой койки, стула и четырех голых стен. Вдоль одной стены тянулась труба, но ее заварили. На полу у очага лежала перевернутая железная плита, ею закрыли отверстие в трубе. За ширмой виднелись ночной горшок и умывальник. В камере было холодно, и Фиона Макдоналдс куталась в шаль.