Дар мертвеца

— Нет, у него была девушка в Эдинбурге, с которой он был неофициально помолвлен. Все знали, что они поженятся, хотя они и не объявляли о помолвке. Потом его невеста умерла от аппендицита. Точно не знаю, когда… но задолго до того, как Роберта убили. Кажется, зимой пятнадцатого года. Откуда такой внезапный интерес к Роберту?

— Пока не знаю, — откровенно признался Ратлидж. — Вы можете описать его внешность?

— Он был красив, хорошо сложен… брюнет. Мне говорили, что он был очень остроумен. Росс слышал, как он произносил тосты на свадьбе, гости покатывались со смеху. Он уверял, что Роберт мог бы пройти в парламент, если бы занялся политикой. Но его интересовало право или банковское дело. Я забыл, что именно… — Ратлидж явственно представил, как улыбается крестный. — Я заслужил гонорар за знакомство с представителями шотландских деловых кругов?

— Вне всякого сомнения! Спасибо. Вы мне очень помогли.

— Иен, ты еще заедешь ко мне до того, как покинешь Шотландию?

В вопросе, заданном как бы небрежно, угадывалась острая тоска.

— Как только смогу, — обещал Ратлидж и попрощался.

Еще одна ночь в дороге — и Ратлидж, усталый и измученный, вернулся в Данкаррик. Первым делом он зашел в полицейский участок и попросил разрешения побеседовать с Фионой.

Дежурил констебль Маккинстри.

— Вы, кажется, уезжали, — робко заметил он.

— Да, у меня были дела в Лондоне.

Маккинстри проводил его к камере, сам отпер дверь и улыбнулся Фионе. Потом с тоскующим видом спросил у Ратлиджа:

— Можно мне остаться и вести протокол?

— Нет, в этом нет необходимости.

Дождавшись, пока Маккинстри отойдет подальше, Ратлидж закрыл за собой дверь.

Фиона молча смотрела ему в лицо. Поздоровавшись, Ратлидж начал:

— У Элинор Грей был знакомый офицер-шотландец, которого звали Робертом Бернсом. Друзья называли его Робби. Вы его знаете?

— Я знаю только одного Бернса, — ответила она, — прокурора-фискала. Но он уже немолод и по возрасту вряд ли мог воевать. Он живет в Джедборо.

— Да, — кивнул Ратлидж. — Ладно, не важно. — Он жестом велел ей сесть. Фиона покосилась вначале на свою койку, а потом на единственный стул. Она осторожно села на краешек койки. Опустившись на стул, Ратлидж как бы между прочим спросил: — Фиона, за что жители Данкаррика вас не любят?

— А они меня не любят?

— Судя по всему, да. Они сразу поверили оскорбительным письмам. Сейчас они верят, что вы способны на убийство. Выбрали бы вы убийцей, скажем, Тейт, хозяйку шляпной лавки? Или молодую женщину, которая ведет хозяйство в доме священника? Легко ли было бы убедить людей в том, что они — шлюхи и даже хуже?

Фиона вспыхнула.

— Но про вас поверили всему. Если я пойму, в чем дело, возможно, я пойму, кто стоит за ложью и клеветой. С чего-то нужно начинать.

— Я уже вам говорила… я не знаю. Если бы знала, меня бы здесь не было, меня бы не заперли в четырех стенах!

— Понимаю. Вы когда-нибудь видели отца мальчика, которого вы называете Иеном?

От неожиданности Фиона широко раскрыла глаза. Но ее ответ был быстрым и на первый взгляд откровенным:

— Нет.

— Вы совершенно уверены?

— Я никогда не видела отца Иена. Клянусь Богом, это правда.

— Значит, — холодно и рассудительно продолжал Ратлидж, — вы очутились в таком отчаянном положении не из-за отца, а из-за матери мальчика…

— Нет! Она умерла. Я вам говорила.

Она так стремительно перебила его, что не дала досказать то, что он хотел: «…или из-за родных матери».

— Она не умерла, — мягко возразил Ратлидж. — По-моему, в том-то и трудность. Она вас боится. Боится, что вы можете рассказать ее новому мужу о ребенке, которого она родила вне брака. Боится, что вам надоест заботиться о малыше и вы решите подбросить его ей. Она боится вас, и она где-то здесь, в Данкаррике. Или поблизости. И это она настроила против вас весь город.

Фиона встала:

— Прошу вас, уйдите!

— Почему? Потому что я слишком близко подошел к правде?

— Нет. — Она посмотрела на него в упор и не отвела взгляда. — Потому что вы так далеки от нее, что мне делается страшно. Я думала… мне казалось, что вы мне поверили. Я думала, вы можете мне помочь.

— Но вы же отказываетесь помочь мне!

Ее глаза вдруг наполнились слезами, но слезы так и не пролились из-за длинных ресниц.

— Я не сделала ничего дурного… Что плохого в любви к мальчику, которого родила не я? Если хотите, чтобы я вам помогла, вам придется обещать, что Иена ничего не коснется. Ничего! Все это время я молчала ради него. Я старалась оградить его, а не себя.

— От чего оградить? Ему грозит какая-то опасность?

— Есть люди, которые заберут его у меня, если узнают о его существовании. И захотят наказать его за то, что сделала его мать. Они заставят его страдать из-за нее.

— Что такого сделала его мать?

— Любила одного человека. Любила очень сильно. Она не имела права любить его, но… так вышло. И от их любви на свет появился ребенок. Женщина в ее положении не могла явиться домой с ребенком на руках и сказать: «Простите меня, я ничего не могла с собой поделать. Позвольте начать жизнь заново, и жить так, словно ничего не случилось!»

— Почему вы не сказали этого полицейским? Или прокурору?