Дар Небес

Тогда – конец. Подобный исход означает, что Мелл Фэлри больше не существует, бессмысленно звать его и уговаривать. Все, чего Питер добился, все испытания, через которые прошел, потеряли смысл. Эр-лан ушел туда, откуда уже никто и никогда не сможет его дозваться.

Питер прикрыл глаза, чувствуя, что снова погружается в темную бескрайнюю бездну, голоса Тайрона и Сарги отдалились и потеряли значение.

Как вдруг чей-то голос внутри его смятенного разума произнес четко и ясно:

«Опять сдаешься, глупый мальчишка? Напридумывал себе невесть что и уже готов лапки кверху поднять? Ты не знаешь, сохранил Фэлри разум или нет, но не имеешь права бросить его вот так, запертым в полном одиночестве в стеклянной банке. Ты должен что-то придумать».

Голос до дрожи напоминал мамин, а ее присутствие ощущалось так сильно, что, казалось, обернись – и увидишь ее, сильную, бесстрашную, золотистые волосы заплетены в косу с одной стороны головы, разноцветные глаза смотрят насмешливо, кинжал на поясе, арбалет за спиной…

«Да ладно, мам, ты всегда считала меня слабаком и мямлей, как и папу – чего вдруг явилась с утешениями?»

«Ты не можешь его бросить».

– Ты кое о чем забыла, мам, – процедил Питер сквозь стиснутые зубы и вытер рукавом мокрое лицо, – это он бросил меня. Я ему больше не нужен. Настолько не нужен, что он лишил себя разума, лишь бы забыть меня. И хватит с меня нотаций в духе «всегда есть шанс» и «ты все сможешь, если постараешься». Потому что это не работает. И ничем мне не поможет.

Быть может, впервые храбрая Крис Холланд не нашлась с ответом.

21

В медной чашечке над круглой лампадкой, несомненно, находилось какое-то вещество – подогретое огоньком, оно медленно испарялось, распространяя терпкое благоухание. Похоже пахло от Фэлри, когда тот чувствовал себя виноватым – чуть сладковатый, душный запах срезанных и уже увядших цветов. Запах тлена.

А как сейчас ведет себя его тело? Под водой запахи не нужны. Ну по крайней мере никто больше не может их ощущать, и вечной головной боли Фэлри пришел конец.

Почему, избавляясь от одних проблем, мы автоматически наживаем другие? Как можно так жить, и кончится ли такая жизнь когда-нибудь?

Мысли опять убрели куда-то, и Питер открыл глаза. Ничего, кроме стены, они не увидели – ровной стены, покрытой абстрактными, черно-красными узорами. Их можно созерцать в свое удовольствие, ни о чем не думая – именно этим Питер и занимался, лежа на узкой откидной кровати большую часть дня. Дни эти тянулись и тянулись, точно кусок тонкого теста, исчезали в вечности и вели в никуда.

Тайрон нашел комнатенку с двумя кроватями и крошечной душевой кабиной, но сам даже ночевать не приходил, пропадал с утра до вечера. Лишь раз в день заглядывал, оставлял на низеньком столе еду и воду и снова исчезал, точно призрак. Ну в Ясионе есть где поразвлечься, Питер не осуждал сега и вообще о нем не думал.

Он почти не помнил, как они покинули башню Сарги, знал только, что отказался возвращаться в Оморон, и Тайрон согласился остаться в Ясионе на какое-то время. Стал неожиданно покладист, хотя вполне мог просто взять Питера за шкирку и отвести к флаеру – он не стал бы сопротивляться. Впрочем, все равно. Здесь или в Омороне – какая разница? Мир потерял в глазах Питера всякую привлекательность.

Он знал лишь, что хочет остаться здесь, неподалеку от Фэлри, хотя бы на какое-то время, чтобы… что? Попытаться достучаться до него еще раз? Организовать в Ясионе центр помощи детям нуждающихся? Обнюхаться наркоты и сдохнуть?

Питер не представлял, что делать дальше, и не осталось сил раздумывать над этим. Он предпочитал лежать один в полумраке, есть то, что приносил Тайрон, не разбирая вкуса, и смотреть, как в слабом мерцании резной медной лампадки красное на стене перетекает в черное, а потом обратно в красное.

В долгих, беспокойных снах призрачная золотоволосая фигура часто сидела у его изголовья, а иногда вытягивалась рядом на постели. Питер почти чувствовал, как стройная нога придавливает колени, а рука знакомым до боли движением обвивает талию. Глубокие синие глаза с белыми узорами сияли так близко, по-прежнему полные любви и желания – тоже совсем как раньше. Он думал, что все забыл, но память бережно хранила каждую черту Фэлри, каждый момент их упоительной близости.

А потом он просыпался, глуша в груди тягучий стон – потому что нога Фэлри вдруг оборачивалась холодным, скользким хвостом, он терся о его кожу, сжимал кольцами обнаженное тело, все сильнее и сильнее…

Сон преследовал Питера почти каждую ночь, и он догадывался, почему. В жизни не признался бы не то что Тайрону – даже самому себе, но от правды не скроешься.

Увидев Фэлри в первый раз в чудовищном, невероятном, и в то же время сказочно-прекрасном обличье, он в глубине души ощутил вспышку безумного влечения. Ведь это был Фэлри, все еще Фэлри, руки и губы Питера помнили его тело слишком хорошо – и оно осталось прежним, даже стало еще прекраснее… ну, в верхней его части.