Дар Орла

— Пирамиды вредны, — продолжал Паблито. — Особенно для незащищенных воинов вроде нас. Еще вреднее они для бесформенных воинов, подобных ла Горде. Нагваль говорил, что нет ничего более опасного, чем злая фиксация второго внимания. Когда воины приобретают способность фокусироваться на слабой стороне второго внимания, ничто не может устоять на их пути. Они становятся охотниками за людьми, вампирами. Даже если они умерли, они могут добраться до своей жертвы сквозь время, как если бы они присутствовали здесь и сейчас, поэтому мы становимся именно такой жертвой, когда входим в одну из этих пирамид. Нагваль называл их ловушками второго внимания.

— Он не говорил, что при этом происходит? — спросила ла Горда.

— Нагваль сказал, что мы, пожалуй, сможем выдержать одну поездку на пирамиды, — объяснил Паблито. — При втором посещении мы начнем чувствовать непонятную печаль. Она будет подобна холодному бризу, который оглушит и утомит нас. Это утомление очень скоро превратится в невезение. Через непродолжительное время мы станем носителями злого рока, всякого рода беды будут преследовать нас. Нагваль фактически сказал, что все наши неудачи вызваны нашими своевольными посещениями этих развалин, вопреки его рекомендациям.

Элихио, например, всегда слушался Нагваля, и его нельзя было бы найти там мертвым. Так же поступал в свое время и этот наш Нагваль. Им всегда везло, тогда как остальные не могли избавиться от своего злого рока, особенно ла Горда и я. Разве нас не кусали всегда одна и те же собаки? И разве не одни и те же потолочные балки на кухне дважды не загорались и не падали на нас?

— Нагваль никогда мне этого не объяснял, — сказала ла Горда.

— Да объяснял же, конечно, — настаивал Паблито.

— В этих проклятых местах ноги бы моей не было, если бы я знала, насколько это опасно, — запротестовала ла Горда.

— Нагваль говорил каждому из нас одни и те же вещи, — сказал Нестор. — Беда в том, что каждый из нас был невнимателен или же воспринимал его слова по-своему и слышал только то, что хотел услышать.

— Нагваль сказал, что фиксация на втором внимании двулика. Первое, самое простое лицо — злое. Так происходит, когда видящие используют искусство сновидения, чтобы фокусировать свое второе внимание на предметах, подобных деньгам и власти над миром. Второе лицо — крайне трудно достижимо. Оно возникает, когда воин фокусирует свое второе внимание на предметах, которых нет в этом мире, подобных путешествию в неизвестное. Чтобы достичь этого лица, воинам требуется предельная безупречность.

Я сказал им, что уверен, что дон Хуан выборочно открывал одни вещи одним, а другие — другим. Я, например, не могу вспомнить, чтобы дон Хуан когда-либо упоминал при мне о злом лице второго внимания.

Затем я рассказал им все, что помнил из рассказов дона Хуана о фиксации второго внимания. Он подчеркивал, что все археологические развалины в Мексике, особенно пирамиды, были вредны для современного человека. Он описал пирамиды как выражение чуждых нам мыслей и действий. Он сказал, что каждая деталь и каждый рисунок в них были рассчитанным усилием выразить такие аспекты внимания, которые для нас абсолютно чужды. Для дона Хуана это были не просто руины древних культур — они несли в себе опасность. Все, что там было объектом беспокоящего притяжения, обладало вредным потенциалом.

Однажды мы обсуждали это подробнее. Это было вызвано его реакцией на мою озабоченность относительно того, где мне хранить свои записи. Я относился к ним с сильным чувством собственности и был обеспокоен их безопасностью.

— Как мне быть? — спросил я его.

— Хенаро уже предлагал тебе решение, — ответил он. — Ты думал, что он, как всегда, шутит. Хенаро никогда не шутит. Он сказал тебе, что ты должен был писать не карандашом, а кончиком собственного пальца. Ты не понял его, поскольку тебе и в голову не пришло, что это — неделание во время записывания.

Я не соглашался, все же считая совет Хенаро просто шуткой. Я воображал себя ученым-социологом, которому необходимо записать все, что говорится и происходит, чтобы вывести окончательное заключение. Для дона Хуана одно с другим не имело ничего общего. Чтобы быть серьезным исследователем, считал он, вовсе не обязательно делать записи. Лично я решения не видел. Предложение дона Хенаро казалось мне забавной, но никак не реальной возможностью.

Дон Хуан продолжал отстаивать свою точку зрения. Он сказал, что обычное записывание является способом вовлечения в задачу запоминания первого внимания. Рекомендация дона Хенаро не была шуткой, так как вождение по бумаге кончиком пальца, являясь неделанием при записывании, заставило бы сфокусироваться на запоминании мое второе внимание, и тогда мне не пришлось бы накапливать горы листов бумаги. Дон Хуан считал, что конечный результат был бы более точным и более значительным, чем при обычном записывании. Насколько он знал, этого никто никогда не делал, но сам принцип был хорош.