После того, как все разошлись, мы с Ла Гордой остались одни. Резким и неуклюжим движением она села мне на колени. Она была такой легкой, что я мог бы встряхивать ее тело, просто напрягая свои икроножные мышцы. Ее волосы пахли какими-то своеобразными духами. Я пошутил, что запах невыносим. Она затряслась от смеха, и вдруг ко мне из ниоткуда пришло определенное чувство или, возможно, воспоминание. Внезапно я держал на коленях другую Ла Горду, полную, в два раза толще той, которую я знал. Лицо ее было круглым, и я дразнил ее, потешаясь над запахом ее волос. У меня было ощущение, что я забочусь о ней.
Воздействие этого псевдовоспоминания заставило меня встать. Ла Горда грохнулась на пол. Я описал ей то, что вспомнил. Я сказал, что видел ее полной только один раз, и то так непродолжительно, что не смог бы описать ее черты. И, тем не менее, я только что видел ее, когда она была еще полной.
Она никак этого не прокомментировала, но сняла свою новую одежду и вновь надела старое платье.
— Я еще не готова к нему, — сказала она, указывая на свое новое одеяние. — Нам предстоит сделать еще одну вещь, прежде чем мы будем свободны. Согласно инструкциям Нагуаля мы все должны посидеть на выбранном им месте силы.
— Где это место?
— Где-то поблизости, в горах. Нагуаль говорил, что на этом месте есть естественная трещина. Он сказал, что определенные места силы являются дырами в этом мире. Если быть бесформенным, то можно пройти сквозь такую дыру в неизвестное, в иной мир. Тот мир и этот — где мы живем — находятся на двух параллельных линиях. Вполне возможно, что он всех нас в разное время брал в тот мир через эти линии, но мы этого не помним. Элихио находится в том другом мире. Иногда мы достигаем его при помощи
Ее заключения были логичными, учитывая те исходные данные, которыми она располагала. Я знал, о чем она говорит. Эти случайные, непрошенные воспоминания обладали реальностью повседневной жизни. И, тем не менее, мы были неспособны найти для них ни временной последовательности, ни хоть какого-нибудь промежутка в непрерывной последовательности нашей жизни.
Ла Горда села, откинувшись на кровать. В ее глазах была озабоченность.
— Но вот вопрос — как найти это место силы? — сказала она. — Без этого нет возможности для нашего путешествия.
— А меня заботит, куда вас везти и что там с вами делать.
— Соледад говорила мне, что мы поедем на север, до самой границы, — сказала Ла Горда. — А некоторые, пожалуй, поедут еще дальше на север. Но ты не будешь все время с нами. У тебя другая судьба.
Ла Горда на минуту задумалась. Она нахмурилась от попытки привести мысли в порядок.
— Соледад говорила, что ты возьмешь меня, чтобы я исполнила свою судьбу. Я единственная из всех нас, кто находится на твоем попечении.
Должно быть, на моем лице отразилась тревога. Она улыбнулась.
— Соледад сказала мне также, что ты закупорен, — продолжала она. — Но иногда ты бываешь Нагуалем. Все остальное время, по словам Соледад, ты подобен сумасшедшему, у которого временами проясняется сознание, а затем он вновь впадает в свое безумие.
Донья Соледад нашла очень подходящие слова, чтобы описать меня. Именно те, которые я мог понять. Должно быть, по ее мнению, у меня был проблеск в сознании, когда я знал, что пересек параллельные линии. Однако этот момент, по моим собственным стандартам, был самым абсурдным. Мы с доньей Соледад явно находились на разных линиях мышления.
— Что еще она тебе говорила? — спросил я.
— Она говорила, что я должна заставить себя вспомнить, она совсем выдохлась, пытаясь поднять на поверхность мою память; именно поэтому она не могла подробнее заняться тобой.
Ла Горда поднялась. Она была готова к выходу. Мы пошли погулять по городу. Она, казалось, была счастлива. Она ходила, наблюдая за всем, насыщая свои глаза миром. Дон Хуан уже давал мне такой образ, говоря, что воин знает, что ждет, и знает также, чего ждет, и пока он ждет, он насыщает свои глаза миром. Для него окончательное достижение воина было радостью. В тот день в Оахаке Ла Горда буквально следовала учению дона Хуана.
В конце дня на закате мы пришли и сели на скамейку дона Хуана. Первыми пришли Паблито, Бениньо и Хосефина, а через несколько минут к ним присоединились и трое остальных. Паблито уселся между Лидией и Хосефиной, положив им руки на плечи. Они опять переоделись в старую одежду.