Дар Прозерпины

Макаров уже стал привыкать к выходкам Иванова и не удивился очередному эксцессу. Жалко, конечно, рухнула еще одна надежда. Расчет был на то, что скелет-Иванов занимается какими-то своими делами и не контролирует все телефоны в городе. Но, похоже, Макаров ошибался и недооценил Иванова, у него действительно все под контролем. Все и вся в этом городе. От ощущения беспомощности Андрей чуть не завыл…

Когда Макаров вернулся за столик, за которым, то ли в полной растерянности, то ли в задумчивости, пребывал Фрумкин, в зале началось оживление. Народ, ранее толпившийся у окна, теперь бегал туда-сюда, кто-то скомандовал закрыть двери, и несколько мужчин, почему-то не без труда на них налегая, сомкнули створки.

– В чем дело? – спросил у Фрумкина Андрей.

Тот, очнувшись, поводил воспаленными глазами туда-сюда и сказал:

– Не видите, что ли, вода пребывает… Ах да, все забываю, вы же особенный, ничего не видите и не чувствуете… Так вот, сюда полилась вода с улицы.

– Не может быть! Разве что сточные канавы и канализация залиты, но все равно, на улице довольно большой уклон, потоки воды должны впадать в реку…

Почтальон пожал плечами и вдруг услышал, как вдалеке заиграла призывная музыка.

– Вы слышите музыку?

– Нет.

– Играют сбор. Извините, мне пора… Я должен идти. – В глазах Фрумкина появился нездоровый блеск.

– Какая музыка, какой сбор? Никому вы ничего не должны. Сядьте, останьтесь, остановитесь!

– Не уговаривайте, это лишнее. Нет, вы просто не понимаете! Не понимаете. Иногда мы вынуждены поступать так, как совсем не предполагали, не хотели. За нас иногда кто-то решает, что, как и когда делать. Слишком многое в этом мире не зависит от нас. – Фрумкин сделал неутешительный вывод, встал, попрощался и, не обращая внимания на протесты публики, спрятавшейся в кафе и не желавшей открывать двери, выбрался на улицу под дождь, прямо в своей новой тоге, оставив одежду в кафе.

Андрей грустно посмотрел ему вслед и обхватил голову руками. Ему хотелось разрыдаться. В самом деле, что же, наконец, происходит и когда это кончится!

* * *

Вор Максим сидел прямо на земле, привалившись к стене здания. Бездыханное тело архивариуса Алексея покоилось рядом. Спасительный дождь хлестал как из ведра, стекая ручьями по стене дома, затекая за шиворот и холодя кожу. Уф! Ну, хоть отступила эта проклятая жара! Совсем не хотелось шевелиться. Хотелось замереть и ждать не пойми чего. Главное – прошла жара. Неожиданно Максим увидел, как женщина, до этого бездыханно лежавшая под одним из придорожных деревьев, вдруг вздрогнула, какая-то непонятная волна прошлась по ее телу и она как ни в чем не бывало встала, оправилась и зашагала прочь. Максим, ничего не понимая, широко раскрытыми глазами посмотрел ей вслед. Бывает же такое! Но чудеса на этом не окончились, а повторились и с Алексеем, который будто очнулся от тягостного сна. Он поднял голову, потянулся и спросил:

– Что здесь было? Я что-то пропустил?

Максим, не зная, радоваться ему или бежать прочь, не мог выговорить ни слова.

– Я спал? – снова спросил архивариус.

– Не знаю, что ты делал, но ты не дышал…

– Правда? А я думал, спал. – Архивариус ничуть не удивился словам своего нового знакомого. – Так что здесь было?

Максим помял рукой подбородок, не зная, как начать…

– Ну, здесь была жара… Надеюсь, ты это помнишь?

– Да, помню. Помню даже, как мы какому-то пузатому старикану помогли дотащить его жену до подъезда, но спасти ее вроде как не удалось.

– Хочешь верь, хочешь не верь, но то же самое потом случилось и с тобой. Ты тоже отключился. Я был уверен, что ты умер.

Алексей помолчал.

– И что потом?

– Я сидел рядом с тобой. Толпа народа пробежала за Фрумкиным-Предвестником мимо нас. Потом долго ничего не происходило. Ну, за исключением жары, от которой, я думал, заживо сварюсь. Потом вдруг тучи сгустились, грянула гроза, полил дождь, температура стала снижаться, и все те, кто не дышал, вдруг очнулись, в том числе и ты.

– Не могу сказать, что я так уж рад этому «пробуждению». Я всегда боялся смерти и, умерев один раз, откровенно говоря, не хочу испытать это вторично.

– Но ведь ты в итоге не умер, – поспешил заметить Максим, которому не понравилась мрачная философия Алексея.

– Ты минуту назад говорил обратное. – Архивариус задумался. – Знаешь, все это, я думаю, неспроста. На днях я в архиве откопал один любопытный документ, там говорилось, что наш город в скором времени ожидают большие несчастья.

– Да ну, – отмахнулся вор, – мало ли, кто, что, когда сказал и написал!

– Не скажи. Раньше вообще больше следили за тем, кто что говорит и, особенно, пишет. Раньше лишнего не писали. Ответственность была совсем другая. Раньше писали только тогда, когда были в чем-то уверены или хотели предостеречь от чего-то. Или что-то веское, продуманное, прочувствованное, искреннее, не так, как теперь, – газеты пишут всякую ерунду, журналы издают лишь для развлечения, а в книгах переписывается старое. Об истине даже как-то стало неудобно вспоминать.

– Ну, тебя послушаешь…