Читаем Дар речи полностью

– Бабушка верила в Бога, – продолжала она, – но не причащалась и не исповедалась, в церковь если ходила, то всю службу стояла у дверей, как в Средние века палачи – их место было у входа. Дни рождения праздновала одна на кладбище, на котором у нас никого нет. Называла себя недостойной, нечистой. Молилась странно: «Богородица чип-чип-чип, Иисусе дрип-дрип-дрип…», а потом выпьет водочки – и ну плясать среди могил и кричать: «Ах убей меня, убей!»…

– А мне она как-то сказала, что ваша настоящая фамилия не Немиловы, а что-то на шэ… Шато? Шмаро? Как-то так…

– Бедная бабушка страдала недержанием ума. Завещала похоронить ее лицом вниз, но мы не посмели. Это ведь как собакам тело бросить. Кто там был растоптан всадниками и растерзан псами?

– Иезавель, жена Ахава. Спи, Шаша…

Под утро, когда я забылся сном, она исчезла.

<p>Левая нога генералиссимуса Сталина</p>2020

Как это ни удивительно, пробуждение мое было легким.

Вчерашний долгий день, Арсен Жуковский, мертвое лицо Дидима, много крепкого алкоголя, красная от ужаса и злости Грушенька, обожженное лицо Бобиньки, – всё это мучило меня ночью, но утром под душем исчезло, как и не бывало.

Я даже вышел во двор, чтобы выпить кофе и покурить на заснеженной скамейке, размышляя о Джульетте-Юлии Минаковой-Минелли, спящей по соседству тяжелым, но некрепким старческим сном в объятиях юного мерзавца.

Почему ее подозревали в попытке убийства Марго? Жуковский говорил, что та сдала в КГБ родителей Юлии и то ли мужа, то ли брата, если у нее был брат; а может, любовника, их у нее точно было много. Юлия тогда была девчонкой, молоденькой и прелестной, очень гибкой и самонадеянной.

Шаша рассказывала, что даже в старости Джульетта учила ее владеть телом, правильно носить грудь и задницу. А кроме того, она занималась с Шашей французским.

«Она меня замучила согласованием возвратных глаголов, – рассказывала Шаша и продолжала старушечьим голосом, передразнивая учительницу: – Чтобы понять, ставить в конце букву s или нет, которая, разумеется, не произносится, необходимо проделать несколько мыслительных операций. Определить, что за действие обозначает глагол и на кого оно направлено. Что важнее для глагола: субъект, его число и пол – или объект и способ его взаимодействия с глаголом? Если речь о непосредственном касании, тогда без предлога, а если в перчатках – с предлогом. Ну и очень важно место объекта. И только проведя в уме эти операции, можно решать, ставить или нет в конце букву s, которая всё равно, черт возьми, не произносится, а существует только на письме».

Судя по тому, что рассказывал Жуковский, стукаческая активность Марго пришлась на пятидесятые годы, угаснув ко второй половине шестидесятых. Почему же Юлия не попыталась отомстить еще тогда, почему ждала столько лет, прикидываясь чуть ли не закадычной подругой? Ну, не в пятидесятых, когда она была совсем юной, так в шестидесятых, семидесятых. Что случилось, что заставило ее вдруг вспомнить всё и решиться на поступок? Или она ни при чем?

Я поднял голову и увидел на крыльце Шашу. На плечи она накинула чужую большую шубу. Спускаясь по ступенькам, держалась за поручни обеими руками.

– Замерзнешь, – сказал я, – пойдем домой.

– Посидим минуточку – воздух хороший…

Затушив сигарету в ржавой пепельнице, я смахнул снег со скамейки.

– Грушенька уже рассказала?

– Конечно, – сказала Шаша, приваливаясь боком ко мне. – Надо было тебе раньше открыться, но духу не хватало…

Я ждал.

– Девять лет назад я узнала, что Скуратов содержится в психоневрологическом интернате в Подмосковье…

– Значит, ты знала с самого начала, что он выжил?

– Не с самого начала. Это Арто. После того как он отвез нас в Москву, Конрад вернулся в тот дом – и не нашел тела. Нашел следы, много следов. Стало понятно, что Бобинька приехал с группой поддержки, которая пряталась рядом с домом, в осиннике. Они его и спасли. В канистре у Конрада был не бензин, как мы думали, а кислота. Он облил Бобиньку кислотой – лицо, руки. Конрад говорил, что тот только вздрогнул, потом затих… Он выжил, но ему требовалось лечение. Сначала этим занималась жена, потом она устала и сдала его в интернат, в хороший интернат, а когда еще сильнее устала и ушла к другому мужчине, деньги кончились, и Бобиньку перевели в другой интернат. Как он там выживал, ума не приложу… Врачи пользовались больными как бесплатной рабсилой, а медсёстры и санитарки выбирали мужика покрепче и насиловали. Там было что-то инфернальное… Их потом посадили, главврач получил десять лет тюрьмы, но это потом. Я его забрала и поселила здесь…

– Дидим знал?

– Конечно. Он сказал, что не просил убивать или калечить Бобиньку, а просил избавить его от проблемы. Знакомо, да? Начальник высказывает общее пожелание, подчиненные расшифровывают его послание в меру своего ума, но в рамках образа, созданного начальником… Ну, значит, я оказалась в дурах, как всегда… Впрочем, он не возражал, поставил лишь одно условие: чтобы Бобинька не доставлял ему никаких хлопот. Ну и чтобы он никогда не слышал его имени. Нарцисс…

Я обнял ее за плечи.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги