Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы

Белый Хорос, бог дневного светила, три раза открывал очи, прежде чем Ольга и Свенельд миновали Домагощинские леса, а после и вятическое Ополье, перевалив за край земель Вантит. Три раза ночевали они у костра, ибо опытный воин не хотел, чтобы кто-либо из местных, если бы просились на постой, навел охотников на их след. А такие найдутся — в том бывалый Свенельд не сомневался.

К исходу четвертого дня, накануне полнолуния, было решено свернуть на Черниговскую дорогу, что и вела из вятичей до самого Чернигова. Смеркалось, когда руг постучал в крепкие ворота усадьбы, стоявшей на холме средь роскошных лугов. Недалече тускнело огоньками захудалое сельцо.

Забрехали псы, затем кто-то вышел на крылечко и, уняв сторожей, окликнул прохожих.

— Нам бы водицы испить, хозяин! Да еды какой, я щедро заплачу.

— Сколько вас?

— Сосчитай по одному — не ошибешься! Я, да со мной дочка будет. Кабы не она, не напрашивался бы. Нам ночлег не к чему, коль ягненком разживемся, только путь-дорогу укажи — и наш уж след простыл.

— Добрых людей и пустить не жаль. Этот дом всегда приютит путников, — отвечали из-за ворот, — И куда вам на ночь ехать? Оставайтесь на постой, места всем хватит!

Затем послышалось какое-то звяканье, шарканье. Ольга посмотрела на Свенельда, но тот успокоил ее. Он еще не был настолько глух, чтобы не различить поступь хромого, к тому же одного.

Дверца калитки приоткрылась, хозяин двора разглядывал путников через образовавшуюся щель. Они не торопили.

— Всемогущие боги! Свенельд? — в проем им навстречу грузно шагнул человек.

Спутник Ольги отпрянул — в руке мигом оказался меч.

Девушка успела отметить, что хозяин и сам в летах, хотя гораздо моложе руга. У него оказалось смелое, мужественное лицо, а ворот рубахи обнажал жилистую шею, да так, словно она просилась под удар.

— Стоич? Вот так встреча! — изумился Свенельд, опуская клинок.

Боярин, названный Стоичем, поклонился воину и молвил:

— Что же мы на пороге стоим? Пожалуйте в дом! Жена! Чего есть в печи — все на стол мечи! …

— Мир тесен. А слух был, что ты смерть во поле нашел. Да, хвала Роду, не всякий слух верен! Ну, будь здрав, Свенельд! — сказал Стоич, роняя голову на грудь, и Ольга поняла, что еще пара кружек, и язык хлебосольного хозяина совершенно ему откажет.

— Почти нашел, да, слава Велесу, потерял ее там же, — горько усмехнулся Свенельд.

— Дела давние, не сподручно мне расспрашивать. Да живу в такой глуши, что любая история кормит разум многие месяцы. Одичал я здесь совсем, но, оно и хорошо. Стар стал. Тоскливо мне в Киеве — не смог принять порядки новые!

— Рано на покой собрался, Стоич. Еще успеешь повоевать, даром что хром, силы в тебе пуще прежнего, — ответил ему Свенельд, пригубив из кружки.

— Ой, гости дорогие, да что же вы не пьете, не едите! — хлопотала у стола хозяйка, — Вот грибки соленые, вот оладушки крапивные, вот пироги с капустою.

— Спасибо, хозяйка, за хлеб и за соль!.. Добрая у тебя женка, а нам поспевать надобно. Продашь ягненка-то?

— Да, ведь, ночь на дворе, Свенельд! У меня дом просторный. Ну-ка мать, постели гостю, а дочке тоже комнатку отведем, — забеспокоился Стоич.

— Нет, больно служба срочная, — отозвался Свенельд, и поднялся из-за стола, но затем снова сел, и опрокинув кружку до дна, продолжил, неожиданно — А коль смерть доведется принять мне в скором времени, так знай, друже — в гибели князя моей вины нет! То не иначе супостат Краснобай, сын Любчанина, уведомил печенега. Он за племянника горой стоял, да завидно стало, что во Киеве не Владимира посадили. Знаю, и не такое способен, злыдень. Не послушал меня Святослав, сгинул по гордыне своей. Да и я учил — от смерти не бегать. А как подступили дружины варяжские к Родне-городу, прислал Малхович человека к Ярополку: «Нет твоей вины в смерти Олеговой! Виноват во всем коварный Свенельд, воевода твой!» Так вещал посол речами сладок, что совратил-таки сына Святославова, подговорил со мной расправиться. В ту пору при Ярополке печенеги обретались Ильдеевы, клятву ему на мече давали. Он и выслал их следом, числом тридцать воинов. Все лежат теперь во степи, да волки их кости гложут. Вот и весь мой сказ, боярин! Разумей, кто я ныне. Так что, дай ты нам скотинку, и поедем мы подобру, поздорову. Не поминай лихом, Стоич!

* * *

— Но почему Радигош так уверен во мне? Почему я, а не иная? — молвила Ольга, выслушав рассказ старого Свенельда.

— Ты первой столкнулась с Навью. Лицом к лицу! И выстояла! Ты осталась жива! — ответил спутник, прислушиваясь, но ничто, кроме звука копыт, да слабого блеянья несчастного ягненка, задыхающегося в мешке, не тревожило тишь.

— Значит, Ругивлад все-таки плохой человек? О, как я винила себя в той ужасной смерти Дороха!

— Судя по нему, вершить злое чужак желал менее всего. Но какое-то проклятие тяготеет над словеном, снять которое сумеешь лишь ты, — вымолвил он, вглядываясь в едва различимую тропу под копытами вороного, и оговорился — Если вообще его можно снять!

— По силам ли мне? Я у бабушки лишь четыре весны в ученицах ходила.