Дар (СИ)

Ночью, когда весь дом погрузился в сон, а он так и лежал, уставившись в темный потолок, Марк понял, что уснуть не сможет. Прихватив рюкзак, в котором лежали альбом, несколько простых карандашей, кистей и коробка с красками, он забрался на чердак, чтобы набросать портрет призрака, пока тот еще не стерся из памяти. Рита могла утверждать, что портреты у него получаются так же хорошо, как и пейзажи, но она не так много понимала в живописи. Сам Марк знал, что портретист из него аховый. Лица людей быстро стирались из его памяти, путались и изменялись, как бы он ни старался запомнить их. Он мог разглядывать лицо человека несколько минут, но уже через полчаса нарисовать его совсем не так.

Марк сам не понимал, зачем ему понадобилось рисовать призрак, но что-то внутри него шептало, что лучше это сделать. По опыту он знал, что если уж призрак явился, то не отцепится, пока он не выполнит его волю. Что это может быть за воля, Марк представлял плохо. Призрак ничего не просил, ничего не хотел. Бормотал что-то невнятное, неслышное. Чем больше он думал об этом, тем сильнее ему казалось, что тот вообще не понимал, куда попал, и не имел никакой конкретной цели. Может быть, он умер совсем недавно и пока не осознал этого? Людям, умирающим внезапно, часто нужно время чтобы понять, что произошло. А судя по отрубленной голове, его смерть вполне могла оказаться быстрой и неожиданной. Прям Берлиоз.

Марк так увлекся рисованием, что не услышал, ни как скрипнула, открываясь, дверь на чердак, ни как она хлопнула, закрываясь. Вздрогнул и поднял голову только тогда, когда услышал голос брата:

— Не помешаю?

Марк поспешно захлопнул альбом, в котором уже успел сделать несколько набросков карандашом, каждый из которых казался ему непохожим на лицо, увиденное за ужином.

— Как ты узнал, что я здесь?

Франц усмехнулся и протянул ему его же трость.

— Ты оставил ее возле лестницы на чердак. Догадаться, где ты, было несложно. В детстве ты почти все время здесь проводил.

Марк неожиданно для самого себя улыбнулся в ответ и взял протянутую трость.

— Рита заставила ходить на лечебную физкультуру, поэтому теперь я иногда забываю ее где-нибудь.

— Рита определенно хорошо на тебя влияет. — Франц подошел к нему и сел во второе кресло, оглядываясь вокруг. — Хотя четыре года назад я был уверен, что у вас ничего не выйдет.

Марк покосился на него.

— Вот спасибо.

— Прости, но ты был тот еще мудак, — пожав плечами, заявил Франц.

— С чего ты взял, что сейчас что-то изменилось?

— Иначе она давно ушла бы от тебя. И уж точно не стала бы рожать от тебя ребенка. Тебя, знаешь ли, очень сложно было выносить больше получаса.

— Именно поэтому ты запретил звать меня на прощальный ужин перед вашим отъездом?

Марк сказал это и тут же пожалел. Не следовало этого делать. Он прекрасно понимал, почему его не позвали, и был абсолютно согласен с характеристикой Франца. Он был тот еще мудак. Просто тогда ему было так легче. Проще. И не было никого, ради кого хотелось бы все изменить. Пожалуй, Франц прав, Рита действительно хорошо на него влияет. Даже если теперь иногда приходится поступаться своим мнением, искать компромиссы и делать так, как хочет она.

— Да, — честно признался Франц. — Я не хотел, чтобы ты его испортил. Вы с Ириной обязательно поругались бы.

— Мы и так поругались, — хмыкнул Марк, в очередной раз не сдержавшись. А ведь за ужином выпил всего бокал вина.

Франц, к его сожалению, оговорку заметил. Он немного помолчал, разглядывая в полутьме чердака, освещенного лишь фонарем на столе, профиль младшего брата, а затем понимающе хмыкнул.

— Она приходила к тебе. Как я сразу не догадался?

— Между нами тогда ничего не было, если ты переживаешь, — заверил его Марк. — Между нами вообще ничего не было с того самого дня, как я попал в аварию.

Франц снова задумался на несколько долгих секунд, теперь рассматривая что-то в темном углу, куда не дотягивался свет фонаря.

— Иногда я чувствую себя идиотом из-за того, что простил ее, — вдруг признался он.

Марк удивленно посмотрел на него. Его всегда удивляло, что Франц простил своей жене трехлетний роман с младшим братом у него под носом. Сначала он злился на него, думал, что если бы он ее не простил, Белль вернулась бы к нему. Потом злость прошла. Но недоумение все равно осталось. При этом ему всегда казалось, что Франц не жалеет о своем решении.

— Ты поступил правильно. Она была молодая и глупая, а я со своей стороны сделал все, чтобы склонить ее к этому.

Франц снова усмехнулся, но на этот раз улыбка получилась довольно кривой.