Дар ученичества

Если и в обычное время в древних монастырях их насельники и насельницы подвизались ревностно, то во дни Великого поста воздержание их, понятно, достигало высшей меры. Сохранилось множество рассказов от того времени об этих подвигах напряженного трезвения, усиленных молитв и крайнего умерщвления плоти. Любой монастырь тогда представлял образец добродетели. Но тот, в который попал Григорий и его спутники, произвел на последнего особое, исключительное впечатление. А он, конечно, видал и у себя на родине хорошие примеры подвижничества и сам проходил заповеди Божий так, что получил похвалу от такого прозорливца и духоносца, каким был его старший спутник. Последний, как известно, даже приравнял себя по грехам Григорию, хотя бы то было сказано и по смирению.

В этом монастыре Григорий увидел образцы великого пощения и бодрости духа иноков. Многие из них по целой неделе не вкушали пищи и пребывали без сна. Здесь он увидел людей, живущих подобно ангелам и, как на небе, непрестанно славящих Бога. Видел, как одни реками изливали от очей своих слезы и день и ночь стояли на молитве, а другие совершали еще большие труды и неизреченные подвиги.

И ужасался рачитель Христова пути, и бил себя в грудь и восклицал:

— Горе мне!.. Что я такое?.. Что мне остается делать, лежащему в унынии и лености?.. Как явлюсь я Лицу Божию?.. Как в день Суда присоединюсь к святым мужам?..

Но рассуждение и благодарные внушения не давали Григорию приходить в отчаяние. И он снова начинал убеждать свою душу ко спасению и подражанию святым, направляя мысли в сторону, противоположную вражеским внушениям, и обнадеживал себя милосердием Божиим.

— Если близ Господь сокрушенных сердцем, как говорит Давид (Пс. 33, 19), и смиренных духом спасает, то может и меня спасти, как пришедших во единыйнадесятъ час (Мф. 20, 9) и ничего достойного не сделавших...

Длительные душевные переживания Григория и внутренняя скорбь его о том, что он не таков, как эти подвижники, посреди которых Бог удостоил его находиться, горячее желание им подражать и окончательно порвать все связи с миром, приобщившись к их сонму, не могли не отразиться на лице его. Спутники же, видя печаль (по Боге), разлитую по челу Григория, истолковали ее по-своему: они подумали, что юноша тужит по своей стране и родителях.

— Не жалей, чадо, что сюда с нами зашел. Надеемся на Бога, что опять будешь в своей стране и родителей живых увидишь.

— Нет чужой стороны у Бога, но все — Его, и везде Он призирает всевидящим Своим оком. Поэтому не о том я тужу, что сюда зашел, и о родителях своих нисколько не тоскую, — скорее радуюсь, что, отца и мать оставив, нашел Бога, пекущегося обо мне, — а другая печаль на сердце у меня. Прошу же вас, святые отцы, помолитесь Господу о моем смирении...

Иноки, услыхавши такой ответ из уст Григория, умолкли...

* * *

— Радуйся о Господе, авва Марк! Откуда привел к нам этого богоугодного юношу, Григория?

— Не мы его, Владыко, привели, но хотящий всем спастись Господь и твои святые молитвы.

— Господин Серапион и ты, отец Леонтий, хорошо, что пришли. Благодарю Бога, что дал вам силу дойти сюда и вести этого отрока, духом горяще, Господеви работающе, упованием радующеся... в молитве пребывающе (Рим. 12, 11-12), как открыл нам о нем Господь.

Такой разговор произошел у Иерусалимского патриарха Макария, когда перед ним впервые предстали Григорий и его таинственные спутники. Они на праздник Светлого Христова Воскресения пришли в Иерусалим, обошли и поклонились всем его святыням и теперь явились к святейшему отцу благословиться у него. Григорию вновь пришлось удивляться прозорливости святых мужей, как они (теперь вот и патриарх) называют по имени людей, которых в первый раз видят. И обрадовался вместе с тем — наконец-то он узнал имя старца! “Ибо, ходивши с ним такое продолжительное время, он не знал ни его имени, ни других братьев, ни тем более осмелился кого из них спросить, откуда они и как их зовут. Так блаженный Григорий был молчалив и нелюбопытен”, — говорит о нем его жизнеописатель [ 53 ].

Выше мы видели, что это была не природная молчаливость, не простая себялюбивая замкнутость, которой ни до кого нет дела, а старательно воспитываемая в себе древними иноками и подвижниками добродетель. Не так-то легко она достается и не наобум, как пришлось, делается.

После приема патриарх отправился в церковь служить Божественную литургию, и все были причастниками Святых Тайн.

На другой день авва Марк с двумя братьями, взяв благословение у патриарха, пошли посетить живущую вокруг Сиона братию.

Григорий не знал, куда они пошли, и сильно горевал, что остался без них.

Патриарх, утешая его, сказал:

— Не уйдут эти отцы в свою страну, не вернувшись наперед к нам.

Тогда Григорий, поклонившись патриарху, осмелился спросить:

— А откуда эти великие мужи?

— Из Рима.

Краткий ответ святейшего отца показал, что даже горячая любовь Григория к старцам на этот раз не должна была знать что-либо больше.